Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Аниция Фалтония Проба спаслась от нападения Алариха в последний момент: она сбежала в Карфаген, когда Рим уже подвергался разграблению. Ее бегство стало для города и материальной, и духовной утратой. Будучи женой одного из богатейших предпринимателей Рима, она тоже избрала стезю аскезы [17]. В относительной безопасности Карфагена ее друг Августин, епископ Гиппона Царского, поощрял ее в суровом отречении от радостей плоти. Он упорно напоминал Фалтонии, что материальные блага не заменят ей тяги к божественному [18]. Но набожность не была для Фалтонии равнозначной полному уходу от мира. Напротив, она активно участвовала в делах влиятельной группы женщин из рода Анициев, привлекшей внимание некоторых крупных христианских мыслителей ее времени. Епископ Рима Иннокентий I (401–417 гг.) написал за свою жизнь всего одно официальное письмо. То было не послание старому другу и не просьба о совете, обращенная к надежному знатоку божественного, а письмо к одной из этих женщин – к невестке Фалтонии, Аниции Юлиане. В нем Иннокентий хвалил ее за принятие безбрачия во вдовстве и за благочестивую жизнь [19]. Дочь Юлианы, Деметрия, также получала советы и похвалы от таких уважаемых людей, как Августин, Иероним и Пелагий. Для этих последних аскетичные аристократки воплощали самые возвышенные римские и христианские ценности в утонченном женском исполнении. Для Иеронима они были «выдающимися женщинами с правом управлять, внушать веру недужным и требовать то, что им необходимо» [20]. И вот теперь тяготы жизни и варвары изгнали их из Рима.

В 410 году Иероним представил падение Рима почти как экзистенциальный вопрос. Цитируя античного поэта Лукиана, он вопрошал: «Если Рим может сгинуть, то что может оставаться в безопасности?» Рим был вечным. Он попросту не мог пасть. Неверие Иеронима было вызвано, возможно, жестокостью захватчиков, но истинные проблемы коренились в самой политической сути Рима. Аларих не проломил ворот Рима – его впустили изменники из числа самих римлян. Более того, накануне вторжения Гейзериха в 455 году в Риме даже не было императора. Императора Валентиниана III (425–455 гг.) убили на Марсовом поле в марте того года враги [21]. Он слез с коня, чтобы поупражняться в стрельбе из лука, и получил удар по голове, чтобы, повернувшись, получить и второй, уже смертельный. Столь жалкий конец император навлек на себя сам. Полный опасений и не доверяя собственным военным, он годом раньше заманил в ловушку и убил своего военачальника Аэция. Это произошло в Равенне, крепости близ адриатического побережья Италии, где жил император [22]. В 402 году Равенна стала столицей Западной Римской империи; в годы детства Валентиниана там выросли христианские здания из нежно-розового кирпича с разноцветными мозаиками. Вернувшись в Рим, друзья Аэция отомстили за его смерть, устроив покушение на Марсовом поле. Взамен убитого они усадили на императорский трон послушную куклу.

Несмотря на унижения Рима в начале V века, на некоторых золотых солидиях, попадавших в руки состоятельных людей (и тех, кто их грабил), красовался смелый девиз: INVICTA ROMA AETERNA. Этот лозунг означал, что Рим непобедим, вечен и неизменен. Римляне, наблюдая противоположное, не могли не усмехаться. На оборотной стороне солида они могли любоваться профилем Приска Аттала, узурпатора с нависшими бровями и со слабым подбородком, навязанного городу Аларихом на несколько месяцев примерно в 410 году. Неудивительно, что эпиграмма на монете подвергалась осмеянию как бесстыдное утверждение в отношении города, чье тающее богатство истребляли ненасытные захватчики [23]. Гонорий, настоящий император Запада в 393–423 годах, даже не осмеливался поселиться в Риме и сделал своей столицей Милан. При первом вторжении Алариха в Италию в 401 году Гонорий переместил свой двор оттуда на юг, в относительно безопасную Равенну [24]. Иначе говоря, с начала V века утверждать, будто Рим непобедим и вечен, можно было только вразрез с истиной или от отчаяния. На самом деле этот подход продвигали захватчики и их марионетки, пытавшиеся почерпнуть законность и преемственность в утраченном прошлом, разрушить которое помогли они сами.

* * *