Город отравленных душ

— Нет! — перебила Викторию Анна Павловна. — Ты меня в это не впутывай. Мы следим за состоянием здоровья твоего ребенка исключительно в научных целях. Впрочем, как и за другими детьми, рожденными чукчанками от иностранцев.

— Вот и берите этого подопытного кролика к себе. Он уже большой, ему мать вовсе не нужна. Я в Омске еще одного рожу.

— И опять бросишь?

Виктория, как обожженная кипятком, вскочила со стула. Вытянув тонкие губы, медленно произнесла с ненавистью.

— Плевала я на вас всех! Вы всё только о себе думаете, только ради своей выгоды над нами опыты проводите. Когда мы хотим стать людьми, вровень с вами, вы плюете нам в душу.

— Никто, никогда! — оторопела начала Анна Павловна и растерянно замолчала.

Виктории уже не было в кабинете. Она хлопнула дверью с такой силой, что зазвенели пузырьки с лекарствами в шкафу. Ненависть и отчаяние переполняли Викторию, когда она вышла из больницы.

Дул с севера холодный ветер, Снегом припорошило землю. Прячась от ветра за домами, Виктория почти побежала по тротуару. «Я его, гаденыша, задушу! Он всю жизнь мне искалечит. И я хочу счастья. Я люблю человека и не могу расстаться с ним. Это выше моих сил!»

В прострелах длинных, пустых улиц, ветер был особенно сильным. Язычки поземки, кольцеобразно закручиваясь по асфальту, спиралеобразно чуть подрастали, сшибались вниз, опять пытались подскочить по спирали вверх, но неуклонно прижимались к земле более сильными потоками.

Ей казалось, что снег пропах пылью. Такая пыль оседает на меховую одежду в кладовках, когда долго помещение не проветривается.

Пыль времен обволакивала сердце. Молодая кровь пенилась от желанной любви сильного и красивого мужчины, женская кровь стремилась к познанию большего, к радости в былое время недоступной. Наверное, холодный ветер остудил гнев и вспыльчивость Виктории. Увидев на кухне початую бутылку водки, она не стала пить. Обошла всю квартиру. Не было ни сына, ни сестры Киры. Не было многих вещей сына и вещей сестры. И тут Виктория догадалась, что сестра и ее сын Олежек куда-то уехали. Но куда? Одно лето, совсем маленькой, Вика жила в яранге у бабушке. Всё лето на берегу большущего озера, средь зарослей кустов, желтых и сиреневых цветов на взгорке, гомона птиц, крика чаек. Всю жизнь она вспоминает тот клочок из своего детства, как праздник, как время, проведенное в сказке. Поездка в Сибирь с возлюбленным, — возвращение в счастливое детство, перемещение в лоно любви, утраченной ей самой и ее близкими. Она перерождалась, выворачивалась ее распутная, пьяная суть, сгорала на холодном ветру, отслаивалась и исчезала. На месте былых язв образовывалась новая розовая кожица преданной любви.

Она не стала искать в городе ни сестру, ни своего сына. Очень боялась, что может найти их у знакомых или родственников. Находка могла привести к беде у родных или самоубийству. Она собрала свои вещи — двое джинсов, одно легкое платьице, теплую куртку с шапкой и упорхнула из квартиры. Не написала даже записки. У сестры есть ключ от двери, есть мозги в голове и она непременно догадается, куда Виктория уехала. Потом она обо всём напишет, если этого пожелает ее же, переполненная любовью к русскому мужчине, душа.

Сильнее наркотика, чем любовь ничего в мире нет.

Более ее в этом городе никто не увидит. Родственники и близкие даже не будут искать ее там, в далеком городе Омске. Сын ее Олег, будет скитаться по интернатам, родственникам, отслужит армию, окончит техническое училище и тоже уедет с Чукотки навсегда. К этой стылой земле в нём будут жить холодные чувства, как к злой мачехе. Об отце, турецком подданном он никогда ничего не узнает. Но заглядывать в события 2030 года нет смысла.

25. Ещё один Тайный Совет

После отъезда Столбовой на материк, члены Совета по распространению загадочного дефицитного в наше время плода, не собирались в тесном кругу. Потребность в этом назрела, когда один из членов — Любовь Николаевна Лазатина почувствовала, что после съеденного кусочка загадочного плода, она сильно влюбилась в местного фотохудожника. Нет, она и прежде влюблялась, даже за пределами города и округа, скажем, в далеком Санкт-Петербурге, но то была скорее платоническая любовь, чем физиологическая.

«Плод, оказывается, выкристаллизирует физиологическую влюбленность», — решила Лазатина и надумала собрать еще одно заседание Тайного Совета. Да, в своих дневниковых записях именно с большой буквы Любовь Николаевна писала название сообщества, которое теперь, по воле судьбы, вернее после отъезда Столбовой, она возглавляла.

Был воскресный день, шел реденький снег. Календарная зима еще не пришла, но северный край давно схвачен холодом.