Город падающих ангелов

Концерт начался исполнением увертюры «Освящение дома» Бетховена, это был очень удачный выбор. Музыка напомнила мне замечание Роберта Браунинга в адрес сына Пена в 1890 году, когда тот и его богатая американская жена купили огромное палаццо Ка-Реццонико на Гранд-канале. «Не стань маленьким человеком в большом доме» – таково было предостережение Браунинга. Генри Джеймс, посетивший Кертисов в палаццо Барбаро, расположенном немного дальше, ниже по Гранд-каналу, писал сестре об этой новости: «[Палаццо Реццонико] царственно и величественно – но «Пен» лишен царственности; заметен его обычный образ жизни (train de vie). Гондольеры, доставляющие друзей, не заполнят его». Три года спустя Джеймс писал Ариане Кертис: «Бедный гротескный Пен – бедная, принесенная в жертву маленькая миссис Пен. В нашем странном мире есть только один способ сохранить душевное здоровье, но как много путей к безумию! – безумная одержимость дворцами почти так же тревожна – как землетрясение, каковое она действительно напоминает». Пен Браунинг не заполнил каким-нибудь памятным образом палаццо Ка-Реццонико. По иронии судьбы он похитил честь этого заполнения у своего сына тем, что умер в этом доме, что и было увековечено мемориальной доской на фасаде.

Кертисы великолепно «заполняли» палаццо Барбаро на протяжении ста лет. Теперь же, когда Барбаро перешло в руки Ивано Беджио, владельца мотоциклетной компании «Априлия», Венеция стала внимательно наблюдать, насколько успешно Беджио его заполнит. Тот не стал терять времени даром и занялся очисткой двойного фасада дворца. Он также снял ценные картины со стен piano nobile и отправил их на очистку и реставрацию.

Но потом… ничего. Прошли месяцы, затем годы. Окна piano nobile все это время оставались закрыты ставнями. Супругов Беджио редко видели в Венеции. Приглашенные ими реставраторы пребывали в полной растерянности. Множились спекуляции о том, что Беджио надеялись, что покупка палаццо Барбаро заставит венецианское общество принять их, но были сильно разочарованы, когда этого не произошло.

Потом всплыла правда. Ивано Беджио разорился. Феноменально успешная мотоциклетная компания «Априлия» находилась на грани банкротства. Палаццо Барбаро снова было выставлено на продажу, но не за 6 миллионов долларов, заплаченных Беджио Кертисам. Говорили, что новая цена составила 14 миллионов. Предложений покупки не было, и, что самое трагичное, оно не могло поступить от молодого идеалиста Дэниела Кертиса – единственного представителя пяти поколений Кертисов, в котором текла венецианская кровь. Дэниел внезапно умер от разрыва аневризмы в возрасте сорока семи лет. В течение недели после его смерти в «Иль Газеттино» каждый день появлялись прочувствованные статьи. Одна фраза с особенной силой передавала дух этих заметок: «ДЭНИЕЛ. Друг навсегда, великий венецианец».

Свет в зрительном зале не стали приглушать после начала концерта, так как его записывали для телевидения, а это означало, что весь вечер в зале будет светло, как в телевизионной студии. После Бетховена играли Игоря Стравинского (похороненного в Венеции), Антонио Кальдару (родился в Венеции) и Рихарда Вагнера (умер в Венеции). Я сосредоточился на звучании. Хороша ли была акустика? Специалисты утверждали, что да. Но, конечно, зрителям, сидевшим в ложах, особенно в дальней части зала, качество звука показалось хуже, чем тем, кто сидел в партере.

Но самыми характерными для Венеции звуками были не те, что раздавались под сводами «Ла Фениче». Юрген Рейнгольд, главный инженер «Ла Фениче» по акустике, обратил на них внимание, удивившись низкому уровню ночного шума в Венеции – тридцать два децибела. Для других городов средний уровень ночного шума составлял сорок пять децибел. Конечно, эта разница была обусловлена отсутствием в Венеции автомобильного движения. «Венецианская тишина меня околдовала, – сказал Рейнгольд. – Когда я вернулся домой в Мюнхен, шум показался мне невыносимым, а ведь это были звуки обычного уличного движения».

Я тоже был околдован тишиной и покоем Венеции, а затем в еще большей степени самой атмосферой города. То, что сначала было притяжением красоты, переросло с течением времени в очарование более общего плана. С самого начала я крепко запомнил предостерегающие слова графа Марчелло о том, что все венецианцы играют как актеры, никогда не говорят правды и, как правило, думают нечто диаметрально противоположное тому, что говорят.