Город падающих ангелов

Я знал, что в Венеции мне говорили правду, полуправду и лили в уши откровенную ложь, и я никогда не был уверен, что именно слышу в каждый данный момент. Но время часто расставляет все по местам и открывает суть. Всего за несколько дней до открытия «Ла Фениче», например, я обнаружил разоблачающую информацию, когда прохаживался по аркаде Дворца дожей. Я заметил мемориальную доску, на которой было написано имя Лоредан. Я сразу вспомнил графа Альвизе Лоредана, человека, с которым познакомился на карнавальном балу и который показал мне три растопыренных пальца, говоря, что в его роду было три дожа. Он повторил это не один раз.

И это было правдой.

Граф Лоредан также сказал мне, что в пятнадцатом веке Лоредан разгромил турок и тем самым помешал им переправиться через Адриатику и уничтожить христианство. То был хорошо известный Пьетро Лоредан, который нанес туркам поражение в пятнадцатом веке. Но человек, упомянутый на мемориальной доске на площади Сан-Марко, оказался Лореданом семнадцатого столетия по имени Джироламо, и был он трусом, изгнанным из Венеции за то, что сдал крепость на острове Тенедос туркам, «к великому вреду для христианства и [его] страны».

Альвизе Лоредан, конечно, не был обязан полоскать передо мной свое фамильное грязное белье. Его обман был достаточно безобиден, и я воспринял его как часть театральной пьесы, часть бесконечного мифа и тайны Венеции.

Когда концерт окончился, я вышел на Кампо-Сан-Фантин, где обратил внимание на человека, обмотанного двумя шарфами – одним из белого шелка, другим – из красной шерсти – и освещаемого взрывами фотовспышек. Это был Витторио Згарби, художественный критик, сделавший себя персоной нон грата в институте Курто в Лондоне, попытавшись вынести из библиотеки института две редкие книги. Згарби позировал фотографам, одной рукой обняв за плечи синьору Чампи, а другой обвив за талию женщину в украшенной жемчугом шапочке. Згарби так и не стал министром культуры Италии, как ему пророчили; но его назначили заместителем министра, то есть на меньшую, но тоже важную должность, что в данной ситуации все равно было удивительно.

На краю кампо дюжина мужчин в шелковых чулках, черных плащах и треуголках ожидали тысячу сто зрителей, чтобы проводить к лодкам, которые направятся к Арсеналу и доставят гостей на большой праздничный банкет. Организаторы, планировавшие его, несколько недель без устали работали над убранством торжества. «Иль Газеттино» заранее заготовила макет завтрашнего номера газеты – за 15 декабря 2003 года, – чтобы гости, заняв места за праздничными столами, сразу увидели великолепную полноцветную фотографию «Ла Фениче», помещенную на первой полосе. Но в течение дня происшедшие события внесли в план свои коррективы, и сегодня гости рассядутся по местам, глядя на фотографию грязного и растерянного Саддама Хусейна, которого всего за несколько часов до этого арестовали в Ираке. Но это, собственно, не имело никакого значения.

Мне не особенно хотелось ужинать в компании тысячи человек, к тому же у меня были другие планы. Я вышел с Кампо-Сан-Фантин и по Калле-делла-Фениче направился к заднему фасаду театра, потом перешел через маленький мост и оказался у дома на Калле-Каоторта, где навестил синьору Сегузо, теперь вдову маэстро Архимеда Сегузо, «чародея огня».

Мы стояли у окна, из которого синьора Сегузо восемь лет назад увидела клубы дыма, поднимавшиеся над «Ла Фениче», и из которого Архимед Сегузо всю ночь смотрел на пожар. Синьора Сегузо сказала, что с тех пор не смотрит из этого окна на «Ла Фениче», потому что, несмотря на все разговоры о «com’era, dov’era», театр уже не был таким, «каким был» до пожара, во всяком случае, не из этого окна. Перестроенное северное крыло театра стало на несколько футов выше, а нагромождение металлических желобов, труб и ограждений, смонтированных на крыше, делало «Ла Фениче» похожим на промышленный объект, как в Маргере, уничтожив приятный для глаз вид терракотовой крыши, которая так радовала прежде синьору Сегузо и ее мужа.

Никакой сажи, никаких трещин, никаких следов пожара не было заметно, если не считать спиральных завихрений цветных полос на высокой черной вазе, стоявшей на прикроватном столике в спальне синьоры Сегузо. Эта ваза оказалась первой из более чем сотни произведений серии «Ла Фениче», созданных Архимедом Сегузо как уникальный отчет свидетеля пожара. Ее он принес домой в дар жене.

Но где же были остальные?

Синьора Сегузо тяжело вздохнула. Прошло уже десять лет после разговора с младшим сыном Джампаоло. Имущество ее мужа до сих пор было предметом юридической битвы, она продолжалась и теперь, через четыре года после его смерти, и главным яблоком раздора были как раз чаши и вазы серии «Ла Фениче». До тех пор, пока суд окончательно не решит судьбу этих произведений, сплава любви и огня, им предстояло стоять запертыми на складе стекольного завода – недоступными для людских глаз и собирающими пыль.

Глоссарий

Итальянские слова переводятся в тексте при их первом употреблении. Следующие слова встречаются в тексте более одного раза.