Покинув тронный зал, Пампа Кампана отправилась в свои покои, чтобы посидеть там в одиночестве и спросить себя, в чем может быть дело. Ее собственное поведение в последнее время было для нее загадкой. Почему она так по-сопернически говорила с Зерелдой Ли о том, как царь на нее смотрит – “
Уж не влюбилась ли она сама в царя?
Нелепая мысль. Его тщеславие, его благочестивые иллюзии, его рябое лицо. Есть сотня причин, по которым она просто не может желать такого мужчину, как он. Это совершенно не ее тип. Да и вообще, они едва знакомы.
И все же не влюблена ли она в него?
И как долго вообще нужно знать человека, чтобы в него влюбиться? Семь дней? Или семь минут?
Будет править любовь.
Возможно, он даже не понимает, что это значит, убеждала себя Пампа Кампана. Просто брошенная им фраза, риторическая пустота. Но если бы она стала той, что находится с ним рядом, она бы разъяснила ему, что это значит. Если бы ей вернули ее прежнее место, место ее славы, она нашептала бы слова любви в ухо царя, в ухо его Великого Министра, в каждое ухо в стране. Она сделала бы это делом своей жизни, жизни, которая еще будет продолжаться, хотя с ее начала прошло уже почти двести лет.
Но ведь она может сделать это в любом случае, разве нет? Когда-то прежде она нашептала целому городу. Так почему бы ей просто не пойти дальше и не распространять это Евангелие любви, если это, как она себе сейчас призналась, ее самое заветное желание?
Она была вынуждена признаться себе, испытав при этом стыд, что именно этот ответ, по всей видимости, был верен. Не только Зерелда Ли провела в изгнании долгие годы, не одна она искала сопричастности и своего рода признания. Но Зерелда Ли почти ничего не знала о Биснаге, помимо того, что рассказывала ей ее мать, а ее матери было известно лишь то, что дошло до нее через множество поколений. У нее не было здесь живого опыта, и она, естественно, жаждала обрести его, как голодный пищу, но будем честны: голодна та женщина, которую не кормят.