Пампе Кампане же, напротив, было известно все. Она знала, что ей пришлось сделать для того, чтобы Биснага стала такой, как есть сейчас, помнила и горечь лесного изгнания. Иметь что-то, а потом потерять, думала она, гораздо хуже, чем не иметь этого никогда и не знать, что это такое. Она хотела, чтобы все вернулось: чтобы в ней опять видели чудесное создание, которым она являлась – земная женщина, в теле которой поселилась богиня, – которая сотворила империю из мешка с семенами, нашептала в ее уши историю и таким образом сделала ее реальной. Она хотела усесться наедине с царем и поведать ему истинную историю его царства, рассказать, что играла ключевую роль в его создании, и заставить его поверить, что эта история – не просто сказочка, которую на протяжении двух сотен лет передают друг другу, что это истина и она воплощена в женщине, рассказывающей ее ему, женщине, которая выглядит не старше тридцати семи, но на самом деле недавно отметила свой стодевяностолетний юбилей. Это было бы лучше, чем корона. И если вслед за признанием ее той, кто она есть, последует любовь, любовь царя, а быть может, и народа, если ей предложат корону, что ж, она с радостью примет это все в качестве своего рода миропомазания.
Она ругала себя за тщеславие.
В комнату ворвалась Зерелда Ли, она одновременно смеялась и плакала на бегу.
– Не быть мне царицей, – рыдала она, – но младшей царицей я стану! – Из потока ее слов, рыданий и хихиканий Пампа Кампана узнала о ее политическом поединке с Тирумалой из Срирангапатны. – Но мне плевать, ведь она, похоже, ведьма, разве нет, если для нее единственный способ заполучить мужа – какое-нибудь хладнокровное политическое соглашение, не очень-то
– Ясно, – сказала Пампа Кампана, раскрывая молодой женщине объятья, в которые она тут же бросилась. – Ну, я тебя поздравляю.
– Младшая царица – это же все равно царица, – всхлипывала Зерелда Ли в плечо Пампе Кампане, – правда же?
– Разумеется, – подтвердила Пампа Кампана.
Зерелда Ли вытерла глаза.
– Ты знаешь о пяти стрелах Камы? – спросила она все еще немного плаксиво.
– Да, – ответила Пампа Кампана, но этот ответ не остановил молодую женщину.
– А я не знала, – призналась Зерелда Ли, – но он так прекрасно мне все объяснил. Он сказал, что стрела, украшенная белыми лотосами,
– Очень красиво сказано, – согласилась Пампа Кампана. – Теперь я вижу, почему этот рассказ так глубоко тебя задел, словно это в тебя попали эти стрелы.
– Думаю, в меня они тоже могли попасть, – отвечала Зерелда Ли, – но поскольку я тогда не знала ни про бога любви Каму, ни про его лук из сахарного тростника, я могла этого не понять.
Пампа Кампана сделала над собой усилие, чтобы промолчать, и лишь слегка улыбнулась загадочной улыбкой. – Ты счастлива за меня? – вопрошала ее пра-пра-пра-пра-правнучка.
– Ты должна быть счастлива. Мне нужно, чтобы ты была очень сильно за меня счастлива. Чтобы ты была в экстазе.
Я должна ей все, подумала Пампа Кампана, моя родная дочь сказала это перед своей смертью, а потом ее дочь, и дочь ее дочери, и так дальше. Так что я все ей отдам. Слава принадлежит ей. Ради нее я отойду в сторону, останусь в тени, просто Пампой, усвою, что глубинный смысл любви – отречение, отказ от собственной мечты во имя осуществления мечты любимого человека. К тому же я устала наблюдать за тем, как те, кого я люблю, стареют и умирают. Оставим смертную любовь для смертных. У бессмертных есть лишь они сами.
– Я в экстазе от счастья за тебя, – произнесла Пампа Кампана, крепко обнимая внучку, – я исполнена божественной радости.
16