Город семи дорог

– Хорошо, – Нина кивнула, – буду думать сама.

Она отступила в тень, а Кларк посидел ещё так, делая вид, что оглядывается по сторонам. Потом встал и, спрятав руки в карманы, побрёл вдоль аллеи.

Нина же стояла и думала, что делать теперь. Было очевидно, что ей не удастся штурмом взять Врата. Нужны новые документы, и она, пожалуй, могла бы попробовать их изготовить, если бы у неё было оборудование. Однако чемодан остался в участке, и Нина, вспомнившая об этом только теперь, выругалась про себя.

Чемодан стоял на пароле, но при желании любой код можно взломать. А оставлять снаряжение у противника нельзя.

«Нужно спасать чемодан», – подумала она и даже обрадовалась, обнаружив, что правила выбрали план действий за неё.

Продолжая держаться в тени древесных стволов, Нина скользнула к выходу из сквера, но сделать успела от силы десяток шагов, когда электрическая плеть захлестнула живот.

Нина упала. Боль была куда сильнее, чем в прошлый раз, и перед глазами мгновенно стало темнеть.

Она попыталась встать, но человеческая тень закрыла свет, чья-то рука коснулась плеча, и Нину окончательно унесло.

Очнулась Нина от того, что ныли мышцы спины. Она подумала было спросонья, что снова валяется в камере на жёстком полу, но стоило попытаться поднять руку, как она поняла, что это далеко не так.

Ноги были подогнуты к животу. Она лежала так, на коленях, почти на четвереньках, и запястий касались холодные металлические браслеты.

«Ещё бы не ныла спина», – подумала она и попыталась шевельнуть хотя бы плечом, но тут же поняла, что упирается им в такой же ледяной металл.

Нина торопливо приняла прежнюю позу и, открыв глаза, заморгала.

Место, где он очутилась, представляло из себя бетонное плато. Тут и там стояли клетки, в каких могли бы держать крупных собак, – только вместо собак в большинстве клеток находились такие же скрюченные пополам люди, как и она сама.

Все они были обнажены, и теперь Нина поняла, что обнажена и она. Солнце уже начинало припекать, хотя пока ещё не жгло. Оно стояло низко над горизонтом – значит, занимался новый день.

– Подъём! – пронеслось над площадкой, и Нина увидела мужчину в форме городской полиции. Тот держал в руках плеть – самую обычную. Этой плетью он охаживал клетки, мимо которых проходил, иногда попадая пленным по спине, а иногда просто заставляя их дёрнуться и зашипеть от соприкосновения с металлом. Так продолжалось, пока мужчина не выбрал одну из клеток и не отпер её. Поймав поводок, потянул наружу находившуюся там рабыню и, швырнув её на бетонную площадку лицом, придавил поясницу ногой, а потом принялся охаживать плетью спину, и без того иссеченную алыми рубцами.

Закончив экзекуцию, он вернул рабыню в клетку и вытащил следующую. Так, неторопливо, клетка за клеткой, он приближался к тому месту, где скрючилась в окружении прутьев Нина.

Глава 36

Здесь у Нины появилась возможность считать, как проходят мимо ночи и дни. Правда, тянулись они бесконечно долго и прерывались лишь порками, после которых воспитуемым давали миску с безвкусной кашей. К каше Нина привыкла, хотя есть её с земли, по-собачьи, лакая прямо из плошки, было противно.

Порки же были не просто болезненными, но и бессмысленными, и эта бессмысленность и монотонность происходящего вкупе с дневной жарой вызвала желание завыть.

Солнце палило беспощадно. Бетон раскалялся и обжигал колени, которые удавалось разогнуть лишь для того, чтобы выползти на очередную порку.

Наручники и клетка нагревались так, что любое соприкосновение с ними обжигало и без того обгоревшую кожу. Это постоянное жжение, в основном на лице и спине, Нина стала ощущать уже к вечеру первого дня. Боль была не такой, какой их учили – молниеносно быстрой, для радости господина или в наказание рабу. Она была долгой и беспощадной, не отступавшей ни на миг и лишь усиливавшейся с каждым мгновением, чтобы уже вечером, после заката, смениться пронизывающим холодом и ледяным ветром, хлеставшим по голой спине.

То, что он обнажена, Нина поняла почти сразу, после того как пришла в себя. Но настоящее осознание унизительности положения нахлынуло позже, когда она заметила, что здесь, на площадке, не только рабы и надсмотрщики, но и праздные зеваки. Рабов выставляли напоказ, как в зоопарке, и всякий желающий имел возможность пройти мимо, потыкать пальцем, плюнуть в лицо.

Нина только сжимала кулаки. Поначалу она пыталась сообразить, что может сделать теперь, но бессилие всё сильнее поглощало её. Руки оставались скованы, ноги затекли, а сама она ослабла настолько, что вряд ли смогла бы просто идти, не говоря уже о том, чтобы завязать драку с надсмотрщиком и сбежать.

Работая плетью, тот не щадил спины, так что очень скоро она превратилась в кровавое месиво. Нина кусала губы, чтобы не закричать. Изо всех сил она старалась понять – и не понимала.

– За что?

Никто не собирался отвечать ей на этот вопрос. Никто даже не усиливал наказание в ответ на болтливость. Казалось, надсмотрщик вовсе не слышит её. Вытаскивая Нину из клетки, он лишь приговаривал:

– Иди сюда, сучка.