Город семи дорог

Нина в самом деле уже чувствовала себя животным, не способным связно мыслить и говорить, когда её вытащили на порку в очередной раз.

К тому времени она уже перестала считать дни, хотя до того, как сбилась, успела насчитать шесть.

За поводок, прицепленный к ошейнику – Нина довольно быстро поняла, что ошейник на неё надели другой, жёсткий и врезавшийся в кожу при рывке, – её вывели на плац. Ноги передвигались с трудом, а спина горела и без порки. Надсмотрщик ткнул пальцем в деревянный чурбан, на который Нине следовало лечь грудью, и Нина выполнила приказ.

Надсмотрщик готовил плеть. Экзекуция не сопровождалась ни разговорами, ни обвинениями. Когда-то давно, казалось, в позапрошлой жизни, Нину учили, что хозяин всегда должен говорить, за что наказывает. И раб всегда должен хорошо это осознавать. Зачем было учить этому её, рабыню, которая не решает ничего, Нина теперь не понимала.

Всё её участие в процессе сводилось к тому, чтобы молчать и терпеть. Оставалось радоваться, что надсмотрщик не проявляет к ней личного интереса, как к некоторым другим рабыням, которым напоследок подсовывал под нос член.

Однако радоваться Нина была уже не способна. Все мысли и эмоции выветривались из головы задолго до первого удара, и она просто скулила, принимая болезненные щелчки изодранной спиной.

Удары она машинально считала про себя, чтобы сохранить остатки сознания, и в этот раз успела насчитать шесть, когда произошла задержка. Рука надсмотрщика зависла в воздухе, а откуда-то со стороны служебных корпусов, темневших вдали, трусцой подбежал невысокий человечек.

Они с надсмотрщиками обменялись негромкими репликами. Нина не расслышала слов, потому что от боли всё ещё ничего не соображала.

Потом надсмотрщик отложил плеть и, поймав Нину за поводок, потянул туда, к зданиям. Вслух он ничего не говорил, так что Нине оставалось только быстро перебирать ногами.

Дверь перед ней открылась, и, переступив порог следом за своим мучителем, Нина на мгновение сомлела, оказавшись в прохладе после долгой дневной жары. А в следующий миг поняла ту рабыню, что кидалась в ноги своему господину и умоляла там, в тюрьме. Секунду Нина смотрела на знакомого мужчину, стоявшего в паре шагов перед ней, а затем кинулась на пол и обхватила его ноги руками, вжимаясь в колени лицом. Слёзы против воли текли по щекам. Любые обиды и злость напрочь выветрились из головы.

– Вставай, – резко сказал мужчина, – нет времени на сцены.

И, сама не веря в то, что ещё способна выполнить приказ, Нина встала и пошла за ним.

В первое мгновение, когда Гаррет увидел перед собой Нину – обнажённую, с ожогами на плечах и алыми следами от плети на спине – он с трудом удержался от того, чтобы броситься к ней, подхватить на руки и так, на руках, унести отсюда.

Почти сразу, однако, он совладал с собой и пришёл к выводу, что это не самый удачный вариант. Куда быстрее они доберутся до аэрокара на своих ногах.

Когда же Нина первой бросилась к нему, Гаррет на несколько секунд застыл в растерянности, не понимая, как реагировать на этот порыв. Но кто-то должен был отвечать за двоих, а Нина явно в эти мгновения не могла отвечать даже за себя.

– Вставай, – сказал Гаррет, не узнавая собственного голоса, – нет времени на сцены.

Это было почти правдой. Задерживаться в этом мире не стоило, раскрыть их могли в любой момент, но куда важнее было то, что Гаррет хотел поскорее убраться из этого проклятого места, остаться с Ниной вдвоём, загрузить её в медкапсулу, которую уже привезли к нему в гостиницу.

Поиски Нины заняли три дня, и за эти три дня Гаррет едва с ума не сошёл. «Родившись тут, и правда захочешь вступить в «Монолит»», – то и дело проносилось у него в голове.

Нина, к счастью, быстро и чётко выполнила приказ. Они вышли из здания с обратной стороны – с той, с которой вошёл Гаррет, но не с той, с которой привели Нину. Местный вычурный экипаж уже ждал их у тротуара, и, забравшись внутрь, Гаррет сел на одну из скамей. Нина осталась на коленях на полу. Не поднимая до конца взгляд, она лишь слегка скосила на Гаррета глаза, как будто опасалась чего-то, а потом подползла к нему ближе и снова уткнулась носом в колени.

– Нини… – Гаррет склонился над ней и погладил по волосам. – Нини, всё хорошо. Мы едем домой.

Гаррет не поверил своим ушам, когда услышал всхлип.

– Нини…

Он хотел было притянуть Нину к себе, но замер, понимая, что любое прикосновение лишь причинит новую боль.

– Прости меня… – прошептала Нина, так что Гаррет с трудом расслышал её слова.

На мгновение Гаррет потерял способность двигаться и говорить. Потом поймал Нину за плечи, чуть отстранил и, раздвинув ноги, усадил между своих коленей. Обожжённое солнцем лицо Нины с выгоревшими ресницами он держал в ладонях, заставляя её смотреть на себя.

– Нини, я не сержусь. Это я должен просить у тебя прощения.

Нина замотала головой и, обхватив его за талию, прижалась лицом к животу.

– Ну, Нини… – Гаррет смог лишь обнять её. Вплёл пальцы в мягкие волосы и медленно провёл вниз. – Нини, тебе просто нужно отдохнуть.