Город шаманов

Я сразу заволновался и сел, прислушиваясь. За стенами вежи происходило какое-то движение, шум, слышались невнятные голоса и скрип полозьев. Быстро оценил обстановку, цепким взглядом выхватывая детали. На шкурах аккуратной стопкой лежала одежда. Белья не было. Я потрогал свертки ткани и моментально принял решение. Натянул на себя длинные штаны, которые сразу плотно прилегли к телу. Одел широкую рубаху, подкатал рукава. Повседневная одежда не выделялась расписным видом и была сработана добротно и самодельно из простой некрашеной шерсти серого цвета. Зато сразу в глаза бросился широкий кожаный пояс, отделанный серебряными кружками выпуклой формы в виде маленьких полушарий. На нем висела длинная сумка из оленьей кожи, покрытая шерстью наружу. Клапан сумки расшит красной тканью и разукрашен металлическими нитями, создавая сложный рисунок паутины. Рядом висит кожаный мешочек и расшитые оловянными нитями ножны с вложенным в них ножом с дивной резной рукояткой. Я не удержался, быстро развязал тесемки сумки, перебрал пальцами вещи: странное огниво, трубка, кисет табака и непонятные костяные крючки. В расшитом грушевидном мешочке обнаружилось два серебряных рубля с мелочью. Не густо, но на полкоровы хватило бы. Улыбаясь, я натянул глухие меховые штаны из замши, затянулся шнурком. Обулся в зимние высокие сапоги с загнутыми носами. Натянул на себя длинную куртку, сшитую из нескольких оленьих шкур мехом наружу. Подпоясался. Осмотрел себя. Сапоги, обшлаги рукавов и стоячий воротник расшиты цветным сукном. Непривычно. Слишком ярко и броско. Сумку подвесил спереди над лобком, кошелек и ножны по бокам. Рукавиц и шапки не нашел. Готов что ли? Я пожал плечом и вышел из вежи. Солнце ослепило. Пока промаргивался, понял, что звуки вокруг затихли.

У времянки стояли две упряжки оленей. Одна с узкой одноместной кережкой[19], другая с широкой, грузовой.

Дед распрямился, оставил груз в покое и молча впился глазами в мою парадную одежду, сверля взглядом до дыр и завидуя каждой серебряной бляшке. Семь оленей не отставали от старика, вывернув шеи и хлопая маслянистыми глазами, разглядывали меня. Первым задрожал вожак-гирвас[20].

Карху радостно улыбнулась. Взвизгнула и подпрыгнула на месте. Но ко мне не побежала.

Старик осуждающе покачал головой, глядя на нее и снова принялся привязывать груз.

– Это всё из-за пояса, – сказала счастливая Карху деду, совсем не обращая на меня внимание. Эмоции так и переполняли девушку. Она продолжила взахлеб:

– Я знала, чем его приманить! Там столько серебра! Очень дорогой пояс! Ты его в молодости носил! По праздникам!

– Мой пояс?! Противная девчонка! Ты приманила его моим поясом?! Как ты могла! Где уважение?! Да знаешь ли ты, что я эти бляшечки пятнадцать лет собирал? Одну к одной!

– Ага. Рассказывал.

– Мне больше нож понравился, – сказал я, натянуто улыбаясь, потому что говорила парочка между собой, явно меня игнорируя. – Отличный клинок. Норвежский?

– Тебе повезло, – равнодушно сказал старик девушке, справляясь с эмоциями. Быстро пришел в себя. Смирился. – Когда-нибудь ты завалишь испытание. Ты не готова.

– Я готова! Еще как готова!

Старик покачал головой, прошел к своей лодочке. Уселся в крытую люльку и стал стягивать себя ремнями и пеньковыми веревками, привязываясь к обеим сторонам саней, словно готовился к долгому и трудному пути.

– Ты должен в меня верить! Подбадривать на каждом шаге! Вести за руку! А ты? Проблема в том, что в нашей семье, в меня никто не верит. От вас никогда не было поддержки! А я так нуждалась в теплых словах. Мне так не хватало ласки!

Старик уперся спиной в деревянную спинку, плоскую колоду наподобие кормы, проверяя положение. Задумался, решив промолчать. Теперь он в своих санях больше напоминал запеленатого ребенка, чем ездока.

Карху яростно топнула по снегу и зашипела проклятья. Олени испуганно дернулись. Я смотрел в небо, на яркое солнце и не понимал, почему они не радуются свету, а спорят о какой-то ерунде.

– Садись! Поехали! – сказала мне девушка.

– В Кандалакшу? – сразу оживился я, делая первый шаг. – Вот спасибо. Неожиданно! Подвезете значит? Только у меня шапки нет и рукавиц.

Девушка гневно замахала у себя над головой руками, словно грозя небесным врагам или призывая в свидетели добрых духов. Каждым жестом показывая, как же ей не повезло. Промчалась мимо меня вихрем в вежу. Вернулась. Нахлобучила мне на голову шапку, расшитую богатым мехом, сунула в руки рукавицы.

– Не видел что ли? Там лежало! Залезай! – Девушка откинула полог у кережи.

– Не видел, – признался я.

– Давай, давай! Ложись!

– Росомаха? – спросил я, гладя длинные уши шапки. Карху бесцеремонно толкнула меня в плечо, жестом показывая, что я должен лечь глубже, залезла сама в остроконечную лодку и принялась привязывать ремнями шкуры.

– Не нравится? – буркнула довольно-таки зло.

– Очень нравится. Красивая.

– Смотри у меня. Это богатая шапка. Ее должен был носить мой жених!

– Ну, я ему верну. Как доедем, всё верну. Мне чужого не надо.

Гейду странно покосилась на меня.