Город-сказка

Семён Михайлович замолчал, спуская на тормозах очередную ссору, а его жена, не желая «мотать нервы» предпочла забыть про всё сразу.

Тем более, что на следующий день дома было уже два хлеба.

Её звали Лена, высокая и видная, досталась она Семёну, что называется «с прицепом». Языкастая и с норовом, она по-молодости веселила его страшно, но потом скверный характер отдал своё. Озлобившись на вечное отсутствие мужа в доме, на старость, которая подкралась незаметно, на его всегдашнее одиночество и куцее счастье, она не бросила его в самые отчаянные дни, но пилила безбожно. Делать ей больше было нечего, жалуясь на здоровье, она давно уволилась и сидела дома, занимаясь хозяйством и своим сыном, которого любила беззаветно.

Мальчишка был Семёну родным, хотя тот к нему и не тянулся. Павлик был совершенно обычным пацанёнком, незаметно вырос, выучился на юриста и теперь нарабатывал положенный опыт в ментовке со связями «папки». У них были странные отношения: Семён его любил, но у них было мало общего. Совсем разные, и теперь и раньше они мало времени проводили вместе.

Будучи отчимом, ему по-первости было сложно навязываться, да и проблемы случались всякие. Нет-нет, да притаскивал со службы в дом соответствующее настроение. Потом увольнение, бизнес, неудачная стрелка, да и пил бывало сильно, чего уж тут.

Семён навсегда сохранил в себе образ подозрительного, стеснительного ребёнка, которому он однажды принёс машинку, и, как-то лживо по-доброму ухмыляясь, пытался подарить, растормошить, заиграть, но у него так ничего и не вышло. Павлик навсегда остался пасынком, вечно прикрывающимся мамкиными фронтами, неизменно демонстрируя «папке» своё показное равнодушие.

Жили как-то, нашли общие грани, баланс что ли. По сути, все трое были людьми приличными, а если так – то уживаться им было не слишком уж и сложно. Семён старался как мог: из комнаты, в которой когда-то жила его зазноба с пятилетним сыном, он «сделал» две, когда ещё служил в РОВД, потом, удачно подсуетившись, продал, купил сначала одну, а теперь и другую квартиру – большую трёшку на Чёрной Речке. Места хватало всем, но Лена иногда напоминала, откуда у этой квартиры ноги растут. Поскрипывая зубами, Семён ей не перечил, вспоминая, как супружница таскала ему в больницу миски с кашей и стояла в очередях за лекарствами.

Нормально было жить, а про уток поговорить не с кем.

Дожёвывая какой-то из завтраков в том феврале, он вдруг понял, что торопится на работу, чтобы поскорее дождаться обеда. Эксперименты с утками его забавляли, и это было по-настоящему весело и приятно. Иногда, он пытался прикормить того зверя в глубинах, но тот не показывался.

В его существовании Семён Михайлович больше не сомневался: один раз он увидел белую тень в воде, пронизанную ярким солнцем, а другой – волну, что поднялась с глубины, вытолкнув себя на поверхность, на миг разгладив пятачок посреди мелкой зыби канала.

Льда в тот год почти не было, да и ледоход прошёл незаметно. Тепло настало, и теперь он приходил после работы, прихватывая случайно купленную удочку-телескопичку, как бы оправдывая себя за безделье.

Жена не препятствовала, Семён Михайлович стал добрее, любопытнее, и как будто бы ожил, полюбив читать в Ведомостях про странные происшествия.

Узнав про существование ладожских нерп, он совершенно уверился, что под мостами живёт именно она, и её блестящая шкура, отражая солнце, даёт под водой светлые блики.

Он даже пригласил Лену в океанариум, чем вызвал у неё недоумение и подозрительность. Зная, что сын ездит в район Киевской гостиницы по делам, она попросила его глянуть, стоит ли «папка» у канала, или брешет. Но Павлик Семёна заметил, в чём признался, не скрывая своего удивления.

По правде говоря, все семейные думали, что он всё-таки завёл себе любовницу на старом месте. Но подловить не получалось.

***

Всё веселье закончилось так же внезапно, как и началось. Во время одного из своих стояний он заметил под водой женскую руку. Поднявшись из глубины, она ткнула пальчиком в поверхность, пустив по воде кружок, её светлый силуэт тут же скрылся.

Сердце, поначалу замерев, гулко загрохотало в висках, и Семён Михайлович вцепился в перилки, боясь упасть.

Случилось именно то, в чём он боялся себе признаться. То была русалка, утопшая баба, которая многие сотни раз являлась к нему во сне.

Он с большим трудом ушёл, унося с собой обречённость. Никак иначе нельзя было назвать то гнетущее состояние, когда все вокруг потеряло свой смысл, подчиняясь новой жизненной логике, которой он поверил сразу и безоговорочно.

Понимая произошедшую с ним перемену, он следил за тем, чтобы продолжать жить как раньше: улыбался, пытался шутить, разговаривал нормально и не реагировал на подколки жены, которая, учуяв что-то важное, вцеплялась то в одно, то в другое, тыкая в больные места, надеясь разгадать загадку его изменившегося состояния.

Но Семён Михайлович продолжал ходить к воде, стоял как раньше, подолгу. То хлебушек бросал, то рыбачил. Иногда приносил с собой чекушечку коньяка, чтобы не так трусило по ногам.