Город-сказка

Когда он понимал, что русалка ему является намеренно, у него перехватывало дух. Он мечтал разглядеть её, но видел только тени, обрывки, круги по воде, словом, только то, что она позволяла ему видеть.

Вытягивая из канала какую-то ерунду, которую она старательно цепляла ему на крючок, он хранил это как сокровище. Этого касались её руки. Семён пытался учуять запах, но подаренные ею безделушки слишком долго были в воде, чтобы иметь какую-то собственную память. Коробку завёл, куда ссыпал брелки, фантики и блестящие блистеры от таблеток, подаренные ему русалкой. С большим сожалением выбросил половинку разорванной рыбки по дороге домой, боясь жены и её вопросов.

Русалка умудрялась подвешивать предметы на крючок так ловко, что у него не получалось отследить этот момент, он догадывался об очередной посылочке только когда та дёргала леску, давая понять, что ему приготовлен новый сюрприз.

Он вовсе не страдал и не мучился, понимая, что его ждёт конец, он как-то сам собой потихоньку приводил дела в порядок: выбросил старую коллекцию порнофильмов, отдал знакомому музыкальные журналы из начала 90-х, боясь, что жена отнесёт их на свалку. Долгов вроде бы не было. Оформил Павлику генералку на тачку, запрятав бланк в общих семейных документах.

Он пытался не ходить к ней вообще. Держался несколько дней. Но такая чёрная тоска его заголубила, что на день шестой он не выдержал и пошёл к воде, со своей всегдашней удочкой. Русалка, злая на его отсутствие, чуть не выдернула её у него из рук. Больше он таких опытов не повторял.

Лена уже дважды ездила к каналу и смотрела издали со стороны автовокзала, как её муж стоит там с удочкой после работы о чём-то улыбаясь, глядя в пустоту. Близко она не подходила, дожидаясь свидания, какой-то встречи, следила за ним, в упор не понимая причины такой зависимости. Перерыла его вещи, которые, разумеется, знала вдоль и попёрек, и нашла коробку с каким-то мусором, перебирая который, задумалась столь основательно, что и воздух над головой загустел.

Догадалась до того, что благоверный тихонечко сходил с ума. А что ей ещё оставалось? Муж рыбачит неизвестно что, на воду смотрит, ругаться перестал, домой только поспать приходит. Не иначе как присушил кто.

Но работал же, не пил, не изменял, деньги в дом носил, как тут докопаешься? Сыночек её, внимательно оценивая ситуацию, сам не вмешивался и мамане не велел, мало ли какие потёмки в душе у человека, перемычит, выкарабкается сам. А нет, – ну, так по ситуации разбираться надо.

Пока Семён занимался своей русалочьей любовью, весна прошла, и в городе стало лето. Его немногочисленное семейство начало попеременно уезжать за город, и стало вольнее. Он ходил на канал почти каждый день. По весне ему приходилось говорить жене об этом, иногда он выпивал для запаха, и врал, что сидел с коллегами в летнем кафе. Бывало, отмалчивался простым «гулял, белые ночи же». А теперь он был почти свободен.

Покопавшись в компьютере, хоть он и не любил это дело, он нашёл, что грядёт день Ивана Купалы.

Сам не зная, чего ждать, он оставил записку на столе, что будет поздно, на тот случай, если дома кто-то появится. Они с женой почти не разговаривали. Во-первых, о чём? А во-вторых, через неделю ему был назначен отпуск, жена в ультимативной форме потребовала его присутствия на даче, куда он ехать категорически не хотел.

Русалка в канале уже совсем обнаглела, и показывалась почти не таясь. Она близко-близко подплывала к поверхности, уткнувшись лицом в небо, глядя на стареющего мента из-под воды так, словно бы он был прекрасен как фрески Микеланджело. Семён Михайлович чувствовал её любовь, её самозабвенное торжество, которым она сияла каждый раз, когда он приходил.

Он боялся её. И, при этом, мучаясь виной и стыдом, помня, как сильно он её не достоин, – её любовь казалась ему прощением всех его грехов. Он не мог избавиться от чувства, что это – горькая награда, выданная авансом, за тот поступок, который он уже пообещал себе совершить.

В день, когда всё переменилось, как раз на Купалу, он пошёл к воде уже к ночи. Задержавшись на работе допоздна и поужинав в столовке, он пошёл на Обводный, прихватив с собой бутылку портвейна.

Он помнил, что пил портвейн в тот день, когда увидел её в первый раз.

Набравшись уже загодя, он нетвёрдо хромал мимо домов, которые поглядывали на него самыми разными окошками со своих немытых парадных фасадов. Небо было растянуто тонким градиентом голубого и розового, луна висела белым и нецелым куском, не навязывая себя никому.

Вода была тиха и непрозрачна, ветер на закате стих, да так и не поднимался больше, не желая тревожить волнующие отражения всяческой красоты.

Семён Михайлович развернул свою хлипкую снасть, и уставился на воду, призаткнув бутылку за пазуху.

Красавица мелькнула ему минут через десять томительного ожидания, она выскользнула на поверхность, принеся с собой абсолютную могильную тишину, оглушающую и глубокую.