Город. Все живое… Рассказы

Когда включился рубильник, глубоко-глубоко внизу сразу же загудели машины… Значит, оборонительный механизм – во всяком случае часть его – еще работает.

Но даже если так, сделает ли он то, что надо? Что, если защита не пропускает врагов внутрь, а человека наружу пропустит?

Что, если…

Выйдя на улицу, он увидел, что небо изменилось.

Свинцово-серая пелена скрыла солнце, и город погрузился в потемки, лишь наполовину разбавленные светом автоматических уличных фонарей. Слабый ветерок погладил щеку Вебстера.

Серый, сморщенный пепел сожженных заметок и плана, который он нашел, по-прежнему лежал в очаге, и Вебстер, быстро подойдя к камину, схватил кочергу и яростно мешал ею пепел до тех пор, пока не уничтожил все следы.

Все, сказал он себе . Последний ключ уничтожен.

Без плана, не зная про город того, что выведал он за

двадцать лет, никто и никогда не найдет тайник с

рубильником, и маховичком, и шкалами под одино-

кой лампочкой.

Никто не поймет толком, что произошло.

Даже если станут догадываться, все равно удо-

стовериться не смогут. Даже если удостоверятся, все равно ничего не смогут изменить.

Тысячу лет назад было бы иначе. В те времена

человек, только дай зацепку, решил бы любую за-

дачу. Но человек изменился. Нет прежних знаний, нет прежней сноровки. Ум стал дряблым. Человек

живет лишь сегодняшним днем, без каких-либо лу-

чезарных целей. Зато остались старые пороки –

пороки, которые он полагал достоинствами, счи-

тая, что они поставили его на ноги.

Осталась незыблемая уверенность, что только

его жизнь, только его племя чего-то стоит, – са-

модовольный эгоизм, сделавший человека власте-

лином мироздания.

С улицы донесся звук бегущих ног, и Вебстер, отвернувшись от камина, посмотрел на темные стрельчатые окна.

Зашевелились… Забегали. Волнуются. Ломают

голову, что произошло. Сотни лет их не тянуло за

город, а теперь, когда путь закрыт, с пеной у рта

рвутся.

Улыбка растянула его губы.

Глядишь, до того взбодрятся, что придумают

какой-нибудь выход. Крысы в крысоловке способны

на самые неожиданные хитрости, если только

раньше не сойдут с ума.

И если люди выберутся на волю – что ж, зна-

чит, у них есть на это право. Если выберутся на

волю, значит, заслужили право верховодить.

Он пересек комнату, в дверях на минуту остановился, глядя на картину над очагом. Неловко поднял руку и отдал честь – мученический прощальный жест… Потом вышел из дома и зашагал по улице вверх – туда же, куда всего несколько дней назад ушла Сара.

Храмовые роботы держались учтиво и приветливо, ступали мягко и величественно. Они проводили его туда, где лежала Сара, и показали соседний отсек, который она попросила оставить для него.

– Может быть, вам угодно выбрать себе сон? – сказал старший. – Мы можем показать различные образцы. Можем составить смесь по вашему вкусу. Можем…

– Благодарю, – ответил Вебстер. – Я не хочу снов.

Робот кивнул.

– Понятно, сэр. Вы хотите просто переждать, провести время.

– Да, – подтвердил Вебстер. – Пожалуй, что так.

– И сколько же?

– Сколько?.

– Ну да. Сколько вы хотите ждать?

– А, понятно… Предположим, бесконечно.

– Бесконечно?!

– Вот именно, бесконечно, – подтвердил Вебстер. – Я

мог бы сказать – вечно, но какая, в сущности, разница. Нет смысла финтить из-за двух слов, которые означают примерно одно и то же.

– Так точно, сэр, – сказал робот.

Нет смысла финтить. Разумеется, нет. Он не может рисковать. Скажешь – тысячу лет, а когда они пройдут, вдруг передумаешь, спустишься в тайник и выключишь рубильник.