Город. Все живое… Рассказы

изобразить Дженкинс. Предания забыты, говорит

Дженкинс, и не надо их извлекать из забвения. Однако же

мы видим, что они не были забыты. Где-то, в каком-то

отдаленном уголке земного шара их по-прежнему рас-

сказывали, потому-то они и сохранились до наших дней.

Но если предания сохранялись, то сам Человек исчез

или почти исчез. Дикие роботы продолжали существо-

вать – если только они не были плодом воображения, –

однако ныне и они тоже исчезли.

Исчезли Мутанты, а они с Человеком из одного пле-

мени. Если существовал Человек, вероятно, существовали

и Мутанты.

Всю развернувшуюся вокруг цикла полемику можно

свести к одному вопросу: существовал ли Человек на са-

мом деле? Если читатель, знакомясь с преданиями, ста-

нет в тупик, он окажется в превосходной компании: ученые и специалисты, всю жизнь посвятившие исследо-

ванию цикла, пусть даже у них больше информации, пре-

бывают в таком же тупике.

VII. ЭЗОП

Серая тень скользила вдоль скальной полки к логову, поскуливая от досады и разочарования, потому что заклинание не подействовало.

Косые лучи вечернего солнца высвечивали лицо, голову, туловище – расплывчатые, смутные, подобно утренней мгле над ущельем.

Внезапно полка оборвалась, и тень растерянно присела, прижимаясь к стенке: логова не было! На месте логова –

обрыв!

Тень стремительно повернулась, окинула взглядом долину. И река совсем не та. Ближе к утесам течет, чем прежде текла. И на скале появилось ласточкино гнездо там, где раньше никакого ласточкиного гнезда не было.

Тень замерла, и ветвистые щупальца на ее ушах развернулись, исследуя воздух.

Жизнь! В воздухе над пустынными распадками среди череды холмов реял едва уловимый запах жизни.

Тень зашевелилась, встала, поплыла вдоль полки.

Логова нет, и река другая, и к скале прилепилось ласточкино гнездо.

Тень затрепетала от вожделения. Заклинание подействовало, не подвело. Она проникала в другой мир.

Другой – и не только с виду. Мир, до того насыщенный живностью, что сам воздух ею пахнет. И может быть, эта живность не умеет так уж быстро бегать и так уж ловко прятаться.

Волк и медведь встретились под большим дубом и остановились поболтать.

– Говорят, убийства происходят, – сказал Лупус.

– Непонятные убийства, брат, – пробурчал Мишка. –

Убьют и не съедают.

– Символические убийства, – предположил волк.

Мишка покачал головой.

– Вот уж никогда не поверю, что могут быть символические убийства. Эта новая психология, которую псы нам преподают, совсем тебе голову заморочила. Убийства могут происходить либо из ненависти, либо от голода. Стану я убивать то, чего не могу съесть.

Он поспешил внести ясность:

– Да я вообще не занимаюсь убийством, брат. Ты ведь это знаешь.

– Конечно, – подтвердил волк.

Мишка лениво зажмурил свои маленькие глазки, потом открыл их и подмигнул.

– Нет, вообще-то случается иногда перевернуть камень и слизнуть муравьишку-другого.

– Не думаю, чтобы псы посчитали это убийством, –

серьезно заметил Лупус. – Одно дело – зверь или птица, другое дело – насекомое. Никто нам не говорил, что нельзя убивать насекомых.

– А вот и неверно, – возразил Мишка. – В канонах на этот счет ясно сказано: «Не губи жизнь. Не лишай другого жизни».

– Вообще-то, кажется, ты прав, брат, – ханжески произнес волк. – Кажется, там так и сказано. Но ведь и сами псы не больно-то церемонятся с насекомыми. Слышал небось, они все стараются придумать блохомор посильнее.

А что такое блохомор, спрашивается? Средство морить блох. Убивать их, понял? А ведь блохи – живность, блохи –

живые твари.

Мишка яростно взмахнул передней лапой, отгоняя зеленую мушку, которая жужжала у него над носом.

– Пойду на пункт кормления, – сказал волк. – Ты не идешь со мной?

– Я еще не хочу есть, – ответил медведь. – И вообще сейчас рано. До обеда еще далеко.

Лупус облизнулся.

– А я иногда зайду туда как бы невзначай, и дежурный вебстер обязательно что-нибудь найдет для меня.

– Смотри, – предостерег его Мишка. – Просто так он тебя не станет подкармливать. Не иначе что-нибудь замыслил. Не верю я этим вебстерам.