— Да. Я и еще несколько человек. А что?
— Привет, Энджи, — встреваю я. — Я из полиции. Хотел кое о чем с тобой поговорить. — Достаю крошечный блокнот вроде тех, что есть у каждого копа, и ручку. Из кожи вон лезу, чтобы выглядеть официально.
— Я не воровка, — выпаливает Энджи. У нее такой вид, будто она уже на скамье подсудимых. Причем обвиняют ее в убийстве людей, которых она пальцем не трогала и трогать не собиралась.
— А я так и не думал, — говорю я.
Помню себя в ее возрасте. Как-то мне учинил допрос с пристрастием один жирный ублюдок, который считал, что может размазать меня по стенке только за то, что я молод, ношу кожаную куртку, длинные патлы и катаюсь на скейтборде.
— Всего лишь хотел задать тебе несколько вопросов о мистере Хендерсоне. Ничего не пропало, и я здесь не для того, чтобы говорить о краденых вещах.
Она щурится, явно мне не верит, но говорит:
— Ладно.
— Ты была здесь в ту ночь, когда сюда вломились?
— Нет, — качает головой Энджи. — Я ушла за пару часов до этого. Дома никого не было.
— Ты не знаешь, был ли кто-то у мистера Хендерсона? Подружка? Может, бойфренд?
Она молчит, думает, как будто пытается что-то вспомнить.
— Ага, — говорит она, растягивая слово, как ириску. — Кто-то точно был. Только я… я не помню кто.
У меня не возникает ощущения, что она врет. Мало того, у нее розовеют щеки, как если бы от мыслей у нее разболелась голова.
— Не надо себя мучить, — говорю я, и Энджи, похоже, успокаивается.
— Даже не знаю, почему не могу вспомнить, — говорит она.
— Но хоть что-то ты помнишь? Мужчина это был? Или женщина? Какого роста?
— Помню. То есть, наверное, помню. Кажется, это был мужчина. Или все-таки женщина? — Она пожимает плечами. — Извините.
Интересно, у Фрэнка такие же проблемы? Может быть.
— Ты знаешь, кто еще работал здесь в то время?
Я беседую еще с тремя людьми. С двумя женщинами и мужчиной, работающим во дворе. Впрочем, назвать эти беседы продуктивными язык не повернется. Если они что и вспоминают, то противоречат сами себе и друг другу. И каждый раз, когда они пытаются вспомнить, выглядят одинаково — им явно больно.
Я прощаюсь с Питером у главных ворот. Здесь кто-то был, но никто не помнит кто. Мужик, который здесь жил, не владел домом, но и не снимал его.
Вопросов больше, чем ответов. Кто-то нехило надорвался, чтобы все это устроить.
Глава 14
Как правило, оказавшись в тупике, я обсуждаю все с Хулио, и мы с ним придумываем, что делать дальше. Теперь, правда, это не вариант.
Я знал, что когда-нибудь одного из нас прикончат. Только всегда думал, что первым буду я. И каким-то более традиционным способом.
Выбрасываю эту мысль из головы. Сопливой ностальгией мои проблемы не решить.
Что мне нужно — так это мнение со стороны. Но единственный человек, который приходит на ум, не желает со мной разговаривать.
Да пошло оно все к черту. Выбора все равно негусто. Я набираю Карла, надеясь, что он не вырубил телефон. Обычно он отключает звонок, когда едет в редакцию.
Мне придется за многое извиниться и, будь оно неладно, рассказать ему, что происходит. Даже не знаю, как он отреагирует. А вдруг я ему все выложу, а он свихнется?
Через четыре гудка включается голосовая почта. Я уже собираюсь оставить сообщение, но кладу трубку. Что, черт возьми, мне ему сказать? Правду или нагородить брехни с три короба и надеяться, что он ничего не заметит?
Если рассказать ему правду, он наверняка решит, что я спятил или морочу ему голову. И если правду, то сколько? Само собой, он в курсе, что я наемник. Знает, в каких кругах я вращаюсь. В конце концов, я ему уже сто лет скармливаю объедки с нашего стола.
Он сказал, что знает, чем я на самом деле занимаюсь. Правда ли это? Или всего лишь грамотная догадка? Так или иначе, это одна из тех вещей, о которых мне меньше всего хочется ему рассказывать.
Однако я знаю Карла почти всю свою жизнь. Он мой друг. И скорее всего единственный, кто у меня остался. Господи, впервые в жизни я рад, что вся моя семья на том свете. Представить не могу, как с такой историей подступиться к маме.
Видимо, придется выложить всю правду. Мне нужно не просто мнение со стороны. Мне нужен кто-то, на кого можно положиться. А это вопрос доверия.
Снова звоню Карлу, жду того же механического голоса, который попросит оставить сообщение, но вместо него слышу крик.
— Карл? — ору я, пытаясь перекричать шум в трубке.
— Помоги, — говорит он таким голосом, будто у него в глотке кусок наждачки. — Джо, пожалуйста, умоляю тебя, мне нужна помощь.
— Что случилось? Где ты?
Его голос превращается в еле слышный шепот:
— Я облажался. Старик, мне так жаль. Господи, как мне жаль! Надо было послушать. Надо было тебя послушать. Я облажался. Облажалсяоблажалсяоблажался.
— Карл, мне надо, чтобы ты успокоился и сказал мне, что ты сделал. Что стряслось?
— Ты мне говорил. Говорил не лезть. Не соваться.
Вот гадство. Он сделал то, что сделал бы любой репортер. Начал копать. Могу только представить, что он нашел, когда яма стала достаточно глубокой.
— Карл, слушай меня внимательно. Мне нужно это знать. Ты еще дышишь?