Город заблудших

Тачка тяжело останавливается. Я поднимаюсь с асфальта. Разорванная кожа уже затягивается. Ковыляю вокруг «эскалейда», с каждым шагом чувствую, как срастается сломанная кость. Смотрю на чуваков в машине. У них явно крайняя степень офонарения.

Меня они не замечают — слишком заняты, отстегивая ремни и сминая подушки безопасности. Я стучу в окно дулом «Глока». Жестом показываю опустить стекло. Когда стекло полностью опущено, у меня появляется шанс хорошенько рассмотреть всех, кто сидит в тачке.

Три пацана. Все латиносы. Никому не дашь больше семнадцати. Двое спереди, один сзади. Пацан на заднем сиденье пытается достать пушку, заткнутую за пояс, но застывает, когда я тычу ему дулом в висок.

— Сам меня впустишь, — спрашиваю я, — или мне себе местечко обеспечить?

— Отопри, блин, дверь, — говорит пацан водиле. — Впусти его.

Щелкают замки, я распахиваю дверь и сажусь рядом с ним. Забираю его пушку, бросаю на пол, вытягиваю ноги.

— Просторненько, — говорю я. — Подумывал и себе такую взять. Какой у нее пробег?

В ответ все молчат.

Я прижимаю дуло к затылку водителя:

— Я спросил, какой у нее пробег.

— Дерьмовый, — отвечает он, и по салону разносится запах мочи.

— «Кадиллаки» сами по себе дерьмо. — Я откидываюсь на спинку сиденья, прикуриваю сигарету. Несколько долгих секунд мы сидим в тишине. — Итак, — наконец говорю я, и все трое подпрыгивают от неожиданности, — не хотите рассказать, почему вы за мной следили? — Тишина. — Или я могу пристрелить одного из вас. Зуб даю, оставшиеся двое все мне выложат как на духу. Меня устроит любой вариант.

— Чувак, мы всего лишь должны были за тобой наблюдать, — говорит пацан с заднего сиденья, — и докладывать, чем ты занимаешься, куда ездишь. Вот и все. — Он смотрит в пол. — Твою мать, ты не должен был нас заметить.

— На Неймана шестерите?

Судя по мордам, они сбиты с толку, а значит, ответ — большое жирное «нет».

— На Бруху[27], — лепечет водитель. По голосу слышно заглавную букву.

Остальные взглядами просверливают в нем дыры. Видать, он только что капитально облажался.

— Продолжай, — говорю я.

— Она хочет знать, что ты делаешь, где бываешь, — отвечает он.

— Кто на хрен такая эта Бруха?

— Молчи, чувак, — говорит пацан с заднего сиденья. Я тычу в него пушкой, и он следует собственному совету.

— Ну так как?

— Она ведьма. В смысле ого-го какая ведьма. С ней связываться — себе дороже. Она говорит, что делать, и ты делаешь.

Любопытно. Кем бы она ни была, парней этих запугала до смерти. Наверное, даже чуточку больше, чем я.

— Она хочет знать, чем я занимаюсь? — Водитель кивает, я продолжаю: — Так, может, я ей сам все расскажу?

— Бруху увидеть нельзя, — отвечает пацан с заднего сиденья. — Она сама всех видит.

— Думаю, сегодня, — говорю я, — мы правила изменим.

____________________

Первым парнем, которого я убил, был армянский барыга, взбесивший ювелирного магната. Барыга отсиживался в полуразрушенном притоне на Скид-роу, в райончике, который у нас зовется Никель. Само здание носит название «Эджвуд Армс». Решетки на окнах, на полу — затертый за сорок лет до дыр ковер, который настрадался от сигарет и проституток на шпильках.

С чуваком в комнате прятались двое его кузенов. Одному я ногу прострелил, а второй на меня набросился. Я забил его до потери пульса ножкой от стола.

Само собой, армянин к тому времени сделал ноги. Я выловил его в холле внизу как раз в тот момент, когда он уже собирался выскочить за дверь. Выстрелил ему в спину и дал чуваку-вахтеру пятьдесят баксов, чтобы он обо мне забыл.

— Ты веришь в совпадения? — спрашиваю я, когда мы тормозим перед «Эджвуд Армс».

Водила оглядывается на меня:

— Че ты несешь?

— Да так, ничего.

Похоже, в «Эджвуде» дела пошли в гору. Настолько, насколько они могут пойти в гору у ночлежки на Скид-роу. Тот же ковер, те же замызганные диванчики. Осталось ли пятно на том месте, где я пристрелил армянина, точно сказать нельзя — пятен тут хоть отбавляй, и все хрен знает откуда. Чего тут не хватает — так это шлюх и наркоманов, ширяющихся по углам. Однако в воздухе витает что-то новое. Что именно, не узнаю.

Водила подходит к вахтерскому столу и что-то шепчет на ухо парню, который там сидит. Последний переводит взгляд с водилы на меня и обратно. Судя по виду, радости он не испытывает.

Звонит телефон, вахтер берет трубку и что-то говорит. Мне не слышно. Но, когда он кладет трубку, вид у него еще менее радостный.

— Она желает вас видеть, — говорит он мне.

Камер нигде не вижу, но нутро подсказывает: чтобы знать, что я здесь, Брухе они не нужны.

— Четвертый этаж, — сообщает вахтер, показывая на лифт.

— Даже пушку не попросишь?

— Не-а, — отвечает он и ржет, как будто только что послал христиан на съедение львам[28]. — Все равно вам от нее пользы не будет.

Клетка лифта выглядит так, будто вот-вот развалится. Скрежет металла нагнетает атмосферу. Лифт дергается и останавливается в паре сантиметров от нужного этажа. Мне ничего не остается, как выйти.