Город зеркал. Том 1

Она никогда не называла его Тимом, всегда только «Тимоти». Это имя тоже смущает его – оно кажется ему одновременно вежливым и уменьшительным, будто он малолетний английский лорд, восседающий на бархатной подушке. Хотя втайне ему это нравится. Ни для кого не секрет, что для его матери он намного важнее, чем ее муж. Правдой является и обратное. Мальчику куда проще проявлять любовь к ней, чем к отцу, чей эмоциональный словарь ограничивается мужественными похлопываниями по плечу и редкими вылазками на природу в мужской компании. Как и многие из единственных детей, мальчик хорошо знает себе цену в доме, и наиболее высока эта цена для его матери. Мой Тимоти, любит говорить она, будто есть другие, которые не ее; он ее единственный. Мой особенный Тимоти.

– Га-рольд! Что вы там возитесь? Он на автобус опоздает!

– Ради святого Петра, минуту!

Он снова глядит на мальчика.

– Если честно, не знаю, чем она тут заниматься будет, когда не надо будет о тебе заботиться. Эта женщина меня с ума сведет.

Шутка, понимает мальчик, но в голосе отца он улавливает оттенок серьезности. Он впервые осознаёт всю эмоциональную важность этого дня. Его жизнь меняется, но и жизни родителей тоже. Будто экосистеме, внезапно лишившейся одного из важных видов, дому придется меняться, когда его здесь не будет. Как и все молодые люди, он понятия не имеет, кто такие на самом деле его родители, поскольку все свои восемнадцать лет он воспринимал их существование лишь в аспекте его собственных потребностей. Внезапно его голова наполняется вопросами. О чем они будут разговаривать, когда его не будет рядом? Какие тайны они хранят друг от друга, какие надежды они оставили втуне? Какие раздоры они сдерживали ради совместного дела – выращивания ребенка? Они любят его, но любят ли они друг друга? Не как родители, не как муж и жена, хотя бы просто по-человечески – так, как они любили друг друга когда-то? Он понятия не имеет, он способен осознать это не более, чем представить себе мир до своего рождения.

Всё еще сложнее оттого, что сам мальчик еще никогда не был влюблен. В силу особенностей общества маленького городка, такого как Мерси, даже умеренно привлекательный человек может найти себе нужное на рынке секса, и мальчик, пусть он еще и девственник, время от времени имел такие шансы, хотя то, что он испытывал, было лишь безболезненным предчувствием любви, словом, не наполненным содержанием. Он задумывается, не ущербен ли он в этом. Есть ли какая-то часть мозга, ответственная за любовь, та, что в его случае совершенно не работает? В мире только и говорят, что о любви – на радио, в кино, на страницах романов. Романтическая любовь – один из наиболее общих культурных контекстов, но, похоже, у него иммунитет к ней. Таким образом, хотя ему только предстоит испытать боль, приходящую вместе с любовью, он уже испытал боль иного рода, с ней связанную, – страх прожить жизнь без любви.

Мать мальчика встречает их на кухне. Он ожидает, что она уже одета и готова ехать, но на ней цветастое домашнее платье и махровые тапочки. По некоему негласному соглашению было решено, что до автостанции его проводит только отец.

– Я тебе ланч собрала, – заявляет она.

И сует ему в руки бумажный пакет. Мальчик разворачивает верхний край. Бутерброд с арахисовым маслом в промасленной бумаге, нарезанная морковка в маленьком пакетике, пинта молока, коробка барнумовских «Энимал Крекерс». Ему восемнадцать, он десять таких пакетов может умять и остаться голодным. Это ланч для ребенка, однако он чувствует совершенную благодарность за этот маленький подарок. Кто знает, когда еще ему мать ланч сделает?

– У тебя достаточно денег? Гарольд, ты ему что-нибудь дал?

– Всё хорошо, мама. У меня с лета достаточно осталось.

Глаза матери наполняются слезами.

– Ой, обещала же я себе этого не делать.

Она машет руками перед своим лицом.

– Лорейн, не смей плакать, я тебе говорю.

Он делает шаг навстречу, в ее мягкие объятия. Она плотная женщина, уж обнимет, так обнимет. Он вдыхает ее запах – запах пыли, сладкий запах цветов, химический запах лака для волос и еле заметный запах никотина от сигареты, которую она выкурила после завтрака.

– Можешь уже отпустить его. Иначе мы опоздаем.

– Гарвард. Мой Тимоти отправляется в Гарвард. Поверить не могу.

Дорога до автобусной станции по провинциальному шоссе занимает тридцать минут. Машина, «Бьюик Ле-Сейбр» последней модели, с мягкой подвеской и бархатным салоном, будто плывет над дорогой. Отец позволяет себе это, каждые два года на подъездной дороге у их дома появляется новый «Ле-Сейбр», совершенно неотличимый от предыдущего. Миновав крайние дома, они выезжают в поля, засаженные кукурузой. Перед лобовым стеклом машины вьются птицы. То тут, то там виднеются фермерские дома, некоторые – хорошо ухоженные, другие в полной разрухе, с облезающей краской, покосившимся фундаментом, мягкой мебелью на крыльце и брошенными во дворе игрушками. Всякий раз, как мальчик видит это, его сердце наполняется теплом.