Город живых

Говорят, мужики немногословны. Настоящие мужики – да. Но то, что они могут сказать, имеет такой вес. Не знаю почему, но Шум говорил со мной, как с собственным сыном. Как будто первый разговор отца и сына о сексе. Что бояться его не нужно. Настолько это было интимно, что казалось, я точно знаю его всю свою жизнь. И я ему доверился. Отпустил страх и был готов идти за ним куда угодно. Он-то точно знает, что нужно делать, чтоб не погибнуть. А если что и случится, то наверняка не даст сгинуть. Думаю, подобное испытывают молодые бойцы, когда попадают в руки опытного командира, который горой стоит за своих солдат.

Сердце успокоилось. Я больше не шел на смерть. Теперь передо мной стояла конкретная задача. Её мне дал командир.

– Теперь слушай. Укры вчера сообщили, что они взяли Спартак. Это не так. Там стоят мои парни, и они вчера отбили атаку. Танковый прорыв. Они долго готовились. Думали, возьмут посёлок, но мои парни поджарили вчера один. Он у нас на позициях сейчас ржавеет. Взяли экипаж пленными. Они сейчас у нас. Что мне от вас нужно. Вы должны показать людям, что укры снова выдают желаемое за действительное. Они просрали аэропорт и теперь пытаются отыграться. Их командование в шоке. Не знают, что делать. Вот и гонят парней на смерть.

Я будто губка впитывал информацию. Конкретная задача, конкретные действия. Их нужно выполнить. Это тот момент, когда реальный фронт пересекается с информационным. Мы должны показать людям правду. Опровергнуть очередную ложь украинских СМИ. Перед глазами было одно – выполнить задание.

Это была другая планета. Не похожа на то, что осталось за нашими спинами. Среди нетронутой человеком снежной глади прорезались искусанные кариесом молочные зубы маленького любителя сладостей. Некогда это были роскошные дома, где жилы власть имущие. Сейчас это был кусочек постапокалиптической реальности, в которую нас окунула война в Донбассе.

Наш белый бусик мчался сквозь руины. По обе стороны были разрушенные дома. Непослушный ребенок игрался с хрупкими строениями, и каждое прикосновение разрушало его. Дома все черные с пустотой внутри. Дыры зияли повсюду. Природа здесь была особенной. В городе пушистый снег приземлялся и тут же таял. Тут было всё иначе. Падая, снежинки прилипали друг к другу, укрывая Спартак белым одеялом. Настоящая зима, которую в городе не знают. То ли из-за отсутствия людей, то ли по аномальной особенности этого участка, но зимнее волшебство захватило эти земли.

Нас встречает надпись на одном из заборов разбитого дома «Смерть мародёру». С ними тут строго. Бойцам не разрешено залезать даже в уничтоженные здания и брать там что-либо. Шум следит за этим. Его солдаты слушаются. И я понимаю почему.

Белоснежный минивэн затерялся в зимнем пейзаже. Мы заезжаем в какой-то двор. Здесь бойцы соорудили импровизированный штаб.

Собачий лай. Сторож зло рычит при виде меня. Для него я чужак, но стоит уставшему бойцу прикрикнуть на него и сказать «свой», пёс смотрит на меня совершенно другими глазами. Но я всё равно с опаской вылезаю из бусика. Не люблю собак. Не то чтобы сильно, но не доверяю. Мне кажется, что в любой момент собака может кинуться, если ей что-то во мне не понравится. Тем более здесь. Отгоняю пса и помогаю четырём бойцам разгрузить чрево бусика. Относим деревянные ящики и кладем их на пол. На это ушло минуты три. Нас много, и мы быстры. Здесь нужно делать всё максимально быстро.

– Так, здесь мы не снимаем. Эти позиции засветить нельзя, – командует мускулистый командир.

Шум резко изменился при виде своих подопечных.

– Всего хватает? Я к вам завтра ещё приеду. Еда есть?

– Да, командир. Всё есть.

– О, а кто это тут голос подал? Наш залётный. Ты сколько тут же?

– Вторая неделя пошла. Ещё одна осталась.

– Правильно. Вот пусть журналисты посмотрят, как у нас с дисциплиной строго.

Набухался в увольнительной – будешь кровью искупать. Зато в следующий раз не будешь себя, как свинья, вести.

– Да-да. Ладно, командир, – пристыженный боец не хотел, чтоб его отчитывали при каких-то малышах. Для него мы с Игорем два школьника. У него сын старше нас, а сейчас его, опытного шахтёра и уже солдата, отчитывают, как нашкодившего молокососа. Это всегда неприятно.

– Так, сейчас я пойду и журналистам экскурсию проведу небольшую. Мы скоро вернёмся, – отрапортовал Шум. – Готовы? Камеры там? Всё?

Мы киваем синхронно головами. Я уже включил фотоаппарат, а Игорь мне протягивает вторую видеокамеру.

– Будешь и видео снимать. На две камеры снимем всё, чтоб материала больше было. По максимуму материала нужно набрать, чтоб было из чего выбирать. Ты понял, стажёр?

Чувствую себя, как тот пристыженный боец. Унизительно, но я всё же говорю, что всё понял, и мы выходим со двора.

* * *

Свист. Удар. Взрыв. Толчок. Снова взрыв. Казалось, над головой мины вот-вот столкнутся, и гроздья осколков пробьют наши каски, бронежилеты. Но этого не случалось. Мины продолжали пролетать над нами и приземляться где-то совсем рядом, но смертоносные прикосновения снарядов разрушали лишь изуродованные строения.