— Уж не хочешь ли ты сказать, что мне следовало принять его предложение? Предложение ди Кимичи? Он стал бы герцогом Беллеции, и его семейство не успокоилось бы до тех пор, пока не заставило бы меня присоединиться к их республике. И тогда он стал бы настоящим герцогом — не мужем герцогини, а единовластным правителем. Беллеция потеряла бы свою независимость, свои традиции — всё, за что ты сама так долго боролась.
— Ты уверена, что отвергла его из столь возвышенных соображений, а не потому, что хотела сохранить свою свободу для кого-то другого? — спросила Сильвия.
— А если даже так? — ответила уязвленная вопросом матери Арианна. — Ты говоришь о долге и ответственности, но сама-то вышла замуж по любви. Ты не можешь запретить мне сделать то же самое.
— Я не собираюсь ни запрещать, ни разрешать тебе делать что бы то ни было, — сказала Сильвия. — Хочу лишь ясно представлять причины твоих поступков.
В дверь постучали, и слуга ввел в комнату Гаэтано. Молодой человек вошел, широко улыбаясь и ведя под руку Франческу.
— Прошу простить меня, ваша светлость, — церемонно поклонившись, произнес он. — Беседуя с вами сегодня утром, я не знал, что вы уже помолвлены. — Гаэтано бросил полный любопытства взгляд на свою вчерашнюю таинственную собеседницу.
— Мне кажется, это вы помолвлены, — улыбнувшись, ответила Арианна и протянула руки Франческе. — И еще мне кажется, что мы гораздо лучше поладим теперь, когда вы перестали быть беллецианкой!
— Отец дал нам свое благословение, — сказал Гаэтано. — Надеюсь, и вы не откажете нам в нем.
— Разумеется, — ответила Арианна. — И буду ждать приглашения на свадьбу.
Джорджия проспала шесть часов — с половины восьмого вечера до половины второго ночи, когда ее разбудило приглушенное дребезжание засунутого под подушку будильника. Она села в кровати, зевая и оглядывая ставшую какой-то непривычной комнату. Вечером она придвинула к двери комод, чтобы возместить отсутствие замка, сорванного, когда Ральф взламывал дверь.
Вынув из кармана крылатую лошадку, Джорджия сжала ее в руке и вновь откинулась на подушки. Снова уснуть не составило ни малейшего труда.
Очень уж рано в округе Овна на следующий день после Скачек не проснулся никто. Чезаре чувствовал, что мог бы и неделю проспать после своего заточения, бегства и стремительного полета к Звездному Полю, не говоря уже о съеденном и выпитом во время праздника. Лошади, однако, нуждались в уходе, да и мысль о завтраке, пусть даже позднем, тоже выглядела весьма привлекательно.
Кое-как спустившись вниз, он направился на кухню и нашел там Терезу, расставлявшую на столе хлеб, сыр, оливки и фрукты.
— Где это все? — спросил Чезаре, беря из рук Терезы тяжелый кувшин с элем и ставя его на стол.
— Отец в конюшне вместе с Лючиано и доктором Детриджем, — ответила Тереза. — А близнецы играют во дворе. Беллецианцы придумали для них что-то вроде забавной клетки, и твои сестренки тоже играют там вместе с малышами — подозреваю только, что им эта новость быстро надоест.
Взяв ломоть хлеба, Чезаре вышел во двор. Его сводные братья и сестры сидели или стояли в загончике со стенками из досок, поставленных слишком тесно для того, чтобы между ними можно было пролезть. Детридж и Лючиано сквозь промежуток между досками подавали им леденцы. Чезаре как раз смотрел на них, когда из конюшни вышла Джорджия. Свой красно-желтый камзол наездника Овна она сняла, вернувшись к своей обычной одежде.
— О, я вижу, вы соорудили манеж, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Юный Лючиано поведал мне о подобной вещи, и я сподобился изготовить ее вместе с ним и синьором Паоло, — сказал Детридж, явно весьма удовлетворенный достигнутым результатом.
— Детишки всё время рвались в конюшню, чтобы поглядеть на Мерлу, — объяснил Лючиано. — А Тереза боялась, что какая-нибудь лошадь наступит случайно на кого-то из них.
Появившаяся в дверях Тереза позвала всех завтракать, но детвора заупрямилась, требуя, чтобы ей устроили пикник прямо в манеже.
— Да пусть позабавятся, — сказал Детридж. — Я присмотрю за ними.
В конце концов Тереза вынесла во двор поднос с едой и питьем для себя, Детриджа и малышей, так что в дом вместе с Лючиано и Джорджией отправились завтракать только Чезаре и Паоло.
После вольностей вчерашнего праздника молодые люди чуть смущенно поглядывали друг на друга.
— Старый доктор, по-моему, очень любит детей, — заметил Чезаре.
— Он никогда не говорит о своих детях, — сказал Лючиано, — но мне кажется, ему очень тяжело было покинуть их.
— Как дела у тебя дома, Джорджия? — спросил Паоло. Глубокий вздох девочки заставил всех поднять глаза.
— Могло быть и хуже, — сказала она. — Хотя, может быть, до самого худшего еще просто не дошло. Сегодня мне надо пораньше вернуться обратно и с самого утра быть готовой к разговору с родителями. Они отпустили меня спать, потому что я выглядела слишком уж усталой, но так и не сказали, какое меня ждет наказание.
— Мне очень жаль, что из-за нас ты будешь наказана, проговорил Паоло. — Ты сказала «мои родители». Я первый раз слышу, что ты так называешь их обоих вместе.