Город Звёзд

Немного свыкшись с полутьмой, они разглядели, что стены покрыты фресками, изображавшими, как поняла Джорджия, различные евангельские сцены. Тут же она обратила внимание на боковую капеллу, роспись которой была посвящена совершенно иной тематике — Леда и лебедь, Андромеда и морской змей. Был там и Пегас, летящий сквозь облака. Джорджия показала на него Чезаре и Лючиано.

На полу был выложен из цветного мрамора крут, слегка напоминавший Звездное Поле. По краю круга изображены были знаки зодиака, и разделен он был точно так же, как и Поле, с тем отличием, что здесь не было секторов Солнца и Луны. Круг этот был бы совершенно неуместен в любой английской церкви, подумала Джорджия, но в Санта Фине выглядел вполне естественно.

В соборе все трое молчали, немного подавленные царившей в нем атмосферой. В конце концов они вышли в прохладную крытую аркаду, окружавшую поросшую травой площадку с фонтаном в ее центре. И откуда-то из-за аркады Джорджия ясно различила звук арфы.

* * *

Поездка оказалась не такой уж страшной, как опасался Фалько. Позволив сильным рукам Гаэтано поднять его и посадить перед лукой седла, он ухватился руками за гриву. Правая нога беспомощно болталась, но левое колено он приподнял и инстинктивно прижался им к боку коня. Опустив лицо в грубые волосы гривы, Фалько вдыхал их запах — хорошо было вновь оказаться на лошади. Гаэтано вскочил в седло, держа руки с поводьями по бокам брата. Костыли Фалько он привязал позади седла.

Так они и доехали ровным, неспешным шагом до Санта Фины. В городке кипела жизнь: на рыночной площади продавцы расхваливали свои товары, покупатели во весь голос торговались с ними, лаяли собаки, вокруг башен кружили птицы, а из собора доносились голоса церковного хора.

Обогнув площадь, они проехали сквозь арку на дальней ее стороне, направляясь к тому месту, которое в минувшие годы было излюбленной целью их вылазок в город. Это была расположенная позади собора крохотная лавочка, в которой немолодая женщина, известная под прозвищем La Mandragora — Мандрагора изготавливала великолепное мороженое. Гаэтано соскочил с седла и привязал лошадь к вделанному в стену железному кольцу. Затем он помог Фалько спуститься на землю и поддерживал брата, пока тот не оперся на свои костыли.

Они сидели на поставленных рядом с лавочкой стульях, с наслаждением уплетая ледяные кристаллы с замороженными в них кусочками абрикосов и дыни, когда неподвижный горячий воздух наполнился звуками арфы.

— Должно быть, я уже в раю, — сказал брату Фалько, — Я слышу пение ангелов.

* * *

Своим человеком в конюшнях Родериго Энрико стал сразу же. Взгляд его проникал повсюду. Он легко опознал коней преследуемых им всадников и обратил внимание на двух упряжных лошадей с беллецианскими розетками на висевшей в их стойлах упряжи. Приятные манеры и умение обращаться с лошадьми обеспечили ему дружелюбное отношение со стороны конюхов. Внезапно, когда один из конюхов вышел, а другой появился навстречу ему из-за маленького домика, в Энрико заговорило присущее ему шестое чувство.

«Смахивает на смену стражи», — подумал он, продолжая весело болтать с двумя другими конюхами. Когда вышедший из-за домика парень, которого, как выяснилось, звали Диего, подсел к ним, Энрико приложил все усилия, чтобы держаться с ним как можно сердечнее.

— Похоже, что тебе с самого утра пришлось крепко поработать, — сказал он под конец. — Позволь поставить тебе стаканчик.

* * *

На арфе играл молодой человек, сидевший на небольшой площадке позади собора. Его прямые темные волосы падали на плечи, а на лице было выражение предельной сосредоточенности. Играл он без нот, по памяти. Вокруг него собралась небольшая толпа, привлеченная чистотой исполняемой мелодии. У плеча арфиста стояла молодая женщина, которая, как только утих последний каскад звуков и послышались аплодисменты, начала бы обходить слушателей. В руках у нее была старая зеленая вельветовая шляпа, быстро потяжелевшая от монет.

Трое молодых людей, стоявшие на краю круга слушателей и носившие на себе красно-желтые значки реморского Овна, начали рыться в своих карманах. На противоположной стороне площадки двое других юношей, только что появившиеся и побогаче одетые, спросили у женщины, будет ли арфист еще играть. У младшего из них нога была так изуродована, что ему приходилось тяжело опираться на два костыля.

Она подошла и наклонилась к молодому человеку, который сидел с закрытыми глазами, не обращая внимания на окружавших его людей.

— Аурелио, — прошептала она, — ты будешь еще играть? Один калека, совсем еще мальчик, хочет послушать тебя.

Молодой человек кивнул, открыл глаза и вновь коснулся пальцами струн. Все на площадке затихли — даже двое каких-то мужчин, выпивавших в дальнем ее конце.