Городские повести (Игра в жмурки - Кот–золотой хвост - Последний шанс плебея)

— Света, — привстав, тихо сказала она и подала мне руку. Рука была влажная — от волнения, конечно.

Я придвинул к себе новенькую стеклянную пепельницу, единственный предмет, стоявший пока на столе, и достал сигарету.

— Между прочим, надо спрашивать разрешения курить, — бесстрастно сказала «мыша».

Пепельница на столе была фактически разрешением, но я не стал спорить.

Разрешите? — спросил я, любезно прижимая руку к сердцу.

Пожалуйста, — поджав губы, ответила она. Я закурил, мучаясь мыслью, как поведет себя при ней Таня.

— Сейчас вы скажете, что я как две капли воды — сестра, — заговорила «белая мыша». — Потом, конечно, спросите, в каком классе я учусь. Потом — нет ли у меня троек. И куда собираюсь поступать. Ну и наконец, не гуляю ли уже с мальчиками. Так за приятным разговором и проведем время...

Я знал, как надо вести себя с подростками. Они говорят что угодно в единственном расчете на то, что их выслушают и ответят. Поэтому вдумываться в смысл их слов совершенно не обязательно.

Таня, — обернулся на шаги, — у вас есть изюм?

Сейчас, — Таня быстро вышла. Она хотела, чтобы мы привыкли друг к другу.

Говорите, говорите, я весь внимание, — сказал я «белой мыше», которая смотрела на меня колючими глазами.

— Надо было раньше слушать, — буркнула «мыша» и порозовела, потом покраснела, потом загорелась красным огнем, как будто внутри нее включили яркую лампу.

Это ничего, — сказал я, не сводя с розовой «мыши» взгляда. — Краснеют обычно оттого, что пытаются сдержаться. Достаточно несколько раз дать себе волю и покраснеть всласть, до пяток — и это пройдет.

Не принимайте на свой счет, — оттолкнув стул, «мыша» резко встала, отвернулась. — Так, детская слабость.

Ну, не совсем. Не всякий взрослый человек умеет управлять своим лицом. А светлокожим это труднее.

Вы-то, конечно, умеете, — не поворачиваясь, бросила «мыша».

—Пришлось научиться. Нам, педагогам, это здорово портит жизнь. От пустяковой реплики какого-нибудь лоботряса, и реплики-то глупой, и лоботряса-то глупого, стоишь лопоухий, красный, нервничаешь, спотыкаешься, говоришь не то, отвечаешь невпопад, а деткам только того и надо. Между тем избавиться просто. Полгода психотренировок — и обеспечена спокойная жизнь.

— Каких психотренировок? — «Белая мыша» встала вполоборота, блеснула глазками.

— Есть три способа. Самый несерьезный - напустить на себя высокомерие, внушить себе, что ты всех окружающих презираешь и их мнение для тебя — тьфу. Заметили, как держат себя ваши мальчики, когда показываются с вами на люди? Натянуто, чопорно, как выпускники Оксфорда. Вам нравится, должно быть, а они мучаются, бедняги, покраснеть боятся. Второй способ — менее эффектен, но спокойнее. В момент, когда вы с ужасом и отчаянием говорите себе: «Сейчас покраснею, сейчас покраснею, боже, как глупо, вот, вот, уже начала!» — в этот самый момент надо мысленно как можно небрежнее произнести: «Покраснею? Возможно. Ну и что?» — и пожать плечами. Надо приучить себя не бояться момента краснения, увериться, что, во-первых, вы от этого только хорошеете (а это так и есть), а во-вторых, — что это слишком быстро и неуловимо, чтобы кто-то мог заметить и отдать себе в этом отчет. Раз повторите, два повторите эту формулу «Ну и что?» — и вдруг заметите: полегчало. То есть не то чтобы вовсе перестали краснеть — это ни к чему, кровь промывает кожу лица изнутри, — а перестали краснеть мучительно, до слез, и заметно. В большинстве неловко бывает не оттого, что краснеешь, а оттого, что теряешь контроль над собой. Ну, отошло?

- Как будто, — через силу улыбнулась «белая мыша», не пропустившая ни одного моего слова.

— Ну вот и все, больше я для тебя не опасен. Пуговицы пришивать умеешь?

- Смешно.

- Пришей пока, — я снял пиджак, — отболталась. А я пойду варить глинтвейн. Это я его так называю, мама моя называет его «винный компот». Пила винный компот?

— Нет.

Усмехнувшись, она быстро взглянула на меня, села и положила мой пиджак на колени.

— Ну, скажи, скажи, — подбодрил я ее, — ведь хочется.

На ты я с вами тоже не пила, — быстро сказала она и сама засмеялась.

Молодец. Но мы все-таки будем на ты сразу, чтоб потом не отвыкать. Не люблю отвыкать.

— И я, — сказала «белая мыша».

22

Для глинтвейна (точнее, «якобы глинтвейна») нашлись великолепные стеклянные чаши с круглым дном; как выяснилось потом, это были части какой-то умопомрачительной люстры. Правда, в дне у каждой было по круглой дырке, но мы заткнули их бутылочными пробками, которые в изобилии нашлись у соседки. В результате чаши невозможно было поставить на стол, и приходилось держать их на красиво растопыренных пальцах. Эти чаши меня очень тронули: они, как ничто другое, показывали, что в доме не все в порядке.

Изюминки, почти белые, плавали в красном вине. Легкий спиртовый дух стоял в комнате, от него воздух казался особенно чистым.

Таня держалась холодновато, на отдалении, отчужденно улыбалась и старалась не смотреть на меня. Мне показалось, что она чем-то расстроена, но потом я поймал ревнивый взгляд, которым «мыша» следила за каждым ее движением, — и успокоился.