Городские повести (Игра в жмурки - Кот–золотой хвост - Последний шанс плебея)

Формально открытый доступ в библиотеке имени Шварца существовал, но комнаты с этим доступом были замкнуты на ключ, и только библиотекарь имел право этим ключом пользоваться. Комиссия — доступ отмыкается, и изумленные читатели бродят среди полок из комнаты в комнату, теряясь от обилия книг. Ушла комиссия — и снова доступ на замке. Это была фальшь, а в борьбе против фальши Николай Николаевич готов был (если это могло принести хоть какую-нибудь пользу) положить свою единственную жизнь. Трудно чувствовать себя одиноким в борьбе, больно слышать, как смеются над твоими убеждениями, но все это можно пережить в самом, так сказать, процессе борения. А Николай Николаевич боролся. Он использовал все формы борьбы: от парламентской (выступление на библиотечном совете, где Николай Николаевич так пламенно призывал и так яростно защищался, что испугал почтенных пенсионеров, вообразивших бог весть какую крамолу, и, обругав их всех, навеки испортил свои с ними отношения) до подпольной (распространение среди читателей опросника под общим заголовком «Какой бы вы хотели видеть нашу библиотеку?», что было расценено Калерией Ивановной как «верх падения и моральная низость»), от выступления в печати (газета в уклончивом ответе фактически отказалась как публиковать письмо Николая Николаевича, так и завязывать на его основе дискуссию) до введения открытого роступа явочным порядком... Все это привело к тому, что однажды Калерия Ивановна публично назвала его интриганом и, расплакавшись, выразила сожаление, что взяла его на работу. После этого оставалось только уйти, но другой работы у Николая Николаевича на примете не было, да и преступно было бы уходить, оставив идею свою настолько скомпрометированной.

Любопытной была позиция сослуживцев: абонемент можно было не брать в расчет, там работали чуждые всякой новации люди, убежденные конформисты, у которых хоть кол на голове теши, никаких новых идей, одно только: «Фантастики не желаете?» Но и в читальном зале Николай Николаевич не нашел себе единомышленников, готовых принять участие в борьбе. Всего их там работало трое. Инесса Клементьевна была слишком толста и ленива, чтобы предпринимать, а Анечка слишком робка.

И Николай Николаевич на время затих. Конечно, это был только тактический прием: надо было убедить Ка-лерию, что он устал, сдался. Николай Николаевич прекрасно понимал, что за каждым его шагом следят, каждую его оплошность берут на заметку, а оплошности он не мог не совершать, потому что был добр и доверчив. При нем в зал спокойно проносились портфели (мысль, что доверие будет использовано во вред книге, казалась Николаю Николаевичу дикой), однажды даже был совершен подмен, после которого Калерия Ивановна стала относиться к Николаю Николаевичу много добрее. Он был у нее в руках и поэтому не опасен. Чтобы прощупать настроения, Калерия Ивановна часто стала подсаживаться к Николаю Николаевичу за контрольный стол и заводить общие теоретические беседы. Николай Николаевич понимал, что его «заводят», но сделать с собой ничего не мог: сердце его рвалось к борьбе. Забыв об осторожности, он входил в азарт и начинал спорить. Он бил на моральную сторону, которая казалась ему особенно неуязвимой: все для человека, все во имя его — раз; инициатива и самостоятельность масс (в свете последних решений) — два. Калерия же Ивановна крыла цифрой: за месяц существования открытого доступа в его чистом варианте пропало одиннадцать книг, из двадцати пяти вырваны страницы, на двадцати появились «ненужные надписи».Николай Николаевич вновь упирал на воспитательный аспект: «Вера в человека облагораживает его».

Калерия Ивановна возражала: «Вера без контроля — попустительство низменным инстинктам».

Николай Николаевич обвинял ее в использовании буржуазных методов ведения дискуссии: «Мы не против контроля, мы и за контроль тоже».

Калерия Ивановна отвечала: «Контроль — это увеличение штатов, нам втроем не уследить».

Николай Николаевич предлагал: «Сломать перегородки, переставить стеллажи, чтобы все пространство просматривалось из-за контрольного стола. Сквозняк будет — ничего, перетерпим».

Калерия Ивановна возражала: «Кто даст деньги на этот сквозняк?»

Николай Николаевич обвинял: «Вы рутинерша».

Калерия Ивановна утверждала: «А вы прожектер».

Николай Николаевич: «А как же у других?»

Калерия Ивановна: «Не знаю, скорее всего так же, как и у нас».

Николай Николаевич: «Не верю».

Калерия Ивановна: «Плохо знаете жизнь».

И тут (вчера это было) сама судьба пришла Николаю Николаевичу на помощь: он услышал милые шаги за спиной и милый голос, произнесший:

— Мне что-нибудь Уайльда, если можно...

От этого голоса Николай Николаевич втянул голову в плечи, захлопнул рот ладонью и, нахохлясь, притих. Даже глаза его остановились: это была о н.э.