Горожанки. Русская семейная традиция в ХХ веке

Первым мужем Марии Петровны был офицер Белой армии, погибший на фронте. Венчание происходило в церкви Ивана Воина на Якиманке. Мария Петровна вспоминала, что для новобрачных были расстелены ковры «по всей дороге»: от дверей храма до выходивших на улицу ворот. К венчанию Кулебакиной корректорская Сытинской типографии подарила ей обеденный сервиз, который затем перешел в семью Демидовых и хранился в семьях трех дочерей Алексея Матвеевича. Когда сервиз вместе с новой женой переехал в дом Демидовых на Монетчиковском, Алексей Матвеевич, обедая за ним, шутил: «Можно было и подороже купить».

После смерти жены, решив ввести в дом новую жену и мать для девочек-сирот, Алексей Матвеевич Демидов выбрал Марию Петровну. Дочерям он объяснял: «Она добрая». Став женой Демидова после смерти Ольги Ивановны, она заменила девочкам мать, «деточки», впрочем, были очень свое нравны и мачеху третировали: «Она была простодушный человек, а они умные, с характером». Сохранилось письмо от сестры Алексея Матвеевича, адресованное жене брата, в котором она выражает сочувствие по поводу того, что «дети все же не делаются мягче и ближе» к ней: «Какой-то злой рок мешает этому!» «Бедная ты моя Маруся, – пишет она, – не горюй и не волнуйся. Очевидно, это все неизбежно. В таких случаях мне всегда приходят на память две строчки стихов Байрона, которые он писал своей жене во время тяжелых переживаний: „Склонись, пусть мимо пронесет. Пусть ураган свое возьмет“». Но для детей падчериц Марья Петровна стала любимой бабушкой. В семье Марию Петровну все называли «бабушкой»: внуки, зятья и невестки.

Падчерица Марии Петровны Ляля в детстве и юности писала стихи, повести, романы. Сестры вспоминали, как Ляля прятала ото всех каждое свое новое произведение «на Монетчиках» «за обоями», а Мария Петровна находила, тайком читала и потом спрашивала: «Лялечка, а когда же продолжение?», что возмущало девочку.

При своей доброте Мария Петровна была остра на язык, «ядовита»: она очень любила мужа падчерицы Ляли, немца по отцу – Валентина Леонардовича Залекера, но насмешливо называла его «адзельский барон», что зятя страшно злило. Скорее всего, ей и принадлежало определение «вербочный херувим», уязвлявшее Есенина.

Речь Марии Петровны (как и ее падчерицы Ляли и дочери Нины) была пересыпана пословицами и поговорками – и народными, и литературными. Когда на занятиях по фольклору внучке Ляли было дано в институте задание записать бытующие в семье пословицы, дочь Кулебакиной записала для нее несколько десятков «маминых пословиц», особое место среди которых занимали «наставления девицам», а также анекдоты о наставлениях свахи и незадачливых картавящих невестах («каварер-каварер, поровик-то прогорер»³).

«Бабушка» отличалась необыкновенной наивностью. Ольга Ивановна – жена Алексея Матвеевича – называла ее «дурой Манькой». Полная неприспособленность «бабушки» к новому быту и беспомощность доходили до юродства: потеряв в военные годы хлебные карточки, она «пошла с ручкой» – стала просить милостыню, о чем ее дочери Нине, работавшей в те годы учителем литературы в ближайшей школе, сообщили соседи. При этом, следуя старой московской традиции, в своей квартире на Монетчиковском она, к неудовольствию домочадцев, собирала на обеды нищих старух.

«Бабушка» была человеком глубоко религиозным, ее любимым храмом был храм Святителя Николая – «Никола в Кузнецах» (в Кузнецкой слободе), где она особо чтила икону Божией Матери «Утоли Моя Печали». Ее дочь учила внучку Ляли обращаться к этому образу со словами «Матушка „Утоли мои печали“! Утоли мои печали!» Все церковные традиции семьи Демидовых были заложены «бабушкой».

Родилась Мария Петровна на Рождество, а умерла на Крещение, не дожив год до своего восьмидесятилетия. Рождество и Крещение отмечались разросшимся к концу столетия семейством Демидовых как общесемейные праздники, на которых непременно поминалась «бабушка», а иногда ставилась ария, под которую она ушла из жизни. Мария Петровна очень любила классическую музыку. Она умерла, сидя в кресле, под арию Каварадосси из оперы «Тоска» Джакомо Пуччини, которую слушала на пластинке…

Служба в корректорской для Есенина была, по сути, первым «выходом в московский свет», в котором он чувствовал себя неуютно и к которому всегда стремился. При этом можно предположить, что Есенин преувеличивал языковую дистанцию, отделявшую его от работников корректорской. Здесь служили представители разных сословий: мещанка Демидова, крестьянка Изряднова, дочь почетного гражданина города Москвы Кулебакина, и в их среде был «принят слог простонародный». И все же разница была. Но это была разница между городской и деревенской, интеллигентской и крестьянской культурами.

Дочери