Горшок золота

– Пекла моя жена, – ответил он.

– Ну-ка, ну-ка![36] – проговорила она, разглядывая его. – Известно ли тебе, что ты нисколечко на женатого мужчину не похож?

– Нет? – переспросил Философ.

– Нисколечко. Женатый мужчина смотрится хорошо устроившимся и оседлым – завершенным, понимаешь ли, а холостяк смотрится кочевым и странным, вечно хочется ему носиться по округе да глазеть. Я женатого от холостого враз отличу.

– Как же тебе это видно? – спросил Философ.

– Запросто, – ответила она, кивнув. – Все дело в том, как кто смотрит на женщину. Женатый глядит спокойно, будто все про тебя знает. Рядом с женщиной он ничего странного не выказывает. А вот холостяк смотрит на женщину очень пристально – и отводит взгляд, а затем опять смотрит так, что тебе ясно: он думал о тебе и не знал, что́ ты сама о нем думаешь, а потому они все время странные – и потому женщинам такие нравятся.

– Ух ты! – потрясенно промолвил Философ. – То есть женщинам холостяки нравятся больше, чем женатые?

– Конечно, больше, – с жаром ответила она. – На ту сторону дороги, где женатый, они и не глянут даже, если на другой стороне холостяк.

– Это, – увлеченно проговорил Философ, – очень интересно.

– И чудно́е дело, – продолжила она, – в том, что, идя по дороге и завидев тебя, я себе подумала: «Это холостой мужчина». И давно ль ты женат?

– Не знаю, – сказал Философ. – Может, десять лет.

– И сколько у тебя детей, дядька?

– Двое, – ответил он и поправился. – Нет, всего один.

– Второй помер?

– У меня больше одного никогда не было.

– Десять лет женат – и всего один ребенок, – заметила она. – Ба, дядька сердешный, да ты неженатый. Чем же вообще занимался-то?! Ни к чему говорить, сколько детей у меня, что живых, что мертвых. Скажу только, что, хоть женатый ты, хоть нет, а холостяк. Я поняла это в ту же минуту, как на тебя глянула. Из каковских женщина, сама-то?

– Она из тощих, – ответил Философ, откусывая от ковриги.

– Неужели?

– И, – продолжил Философ, – с тобой я заговорил потому, что ты – женщина толстая.

– Я не толстая, – последовала сердитая отповедь.

– Ты толстая, – настаивал Философ, – и по этой причине ты мне нравишься.

– А, ну если в этом смысле… – Тут она хихикнула.

– Думаю, – продолжил он, восхищенно глядя на нее, – что женщинам лучше быть толстыми.

– Сказать тебе правду, – отозвалась она живо, – я тоже так думаю. Сроду не знавала я ни одной тощей женщины, какая не была б кислятиной, и ни одного толстого мужчины, какой бы не оказался болваном. Толстые женщины и тощие мужчины – вот что естественно, – постановила она.

– Так и есть, – сказал он, подался вперед и поцеловал ее в глаз.

– Ах ты озорник! – вскричала женщина, заслоняясь от него руками.

Философ, устыдившись, отпрянул.

– Прости меня, – начал он, – если я потревожил твою добродетель…

– Это слово женатого человека, – молвила она, поспешно вставая, – теперь я тебя распознала; но все равно много в тебе от холостяка, помогай тебе господи! Пойду я домой. – И засим погрузила она сосуд свой в колодец и отвернулась.

– Может, – проговорил Философ, – мне стоит подождать, когда твой муж вернется домой, и попросить у него прощения за зло, что я совершил.

Женщина обернулась к нему, и глаза у нее были круглые, что твои тарелки.

– Что ты говоришь такое? – сказала она. – Только попробуй за мной пойти – и я на тебя собаку спущу, ей-ей. – И сердито двинулась она восвояси.

Миг помедлив, Философ пошел своей дорогой через холм.