Господь мой и Бог мой. Евангельские чтения. В помощь открывшим Евангелие

Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира (Ин. 12:3).

…оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего (Ин. 12:7).

В этот день смерть близка уже так, что ее можно почувствовать, и все так же неузнаваема, ибо ощущается – благоуханием. Он неразрывно связан со страшным следующим днем и перед ним так обманчиво-спокоен, так тих, так светел… так ароматен.

У мира стойкий аромат – капли, попавшие на одежду, остаются на ней запахом не один день; и долго после этого вечера, наверное, пахли миром волосы Марии.

Сегодня последний тихий вечер, когда обреченность смерти еще сосредоточена в сердце Христа, а желание Его убить – в замыслах иудейских властей. И между двумя этими замыслами смерти еще нет посредника. Посредник будет завтра. Страстная среда – перелом к смерти, открытый перелом. Сломается и еще одна жизнь, сломается, как потом сломаются шейные позвонки.

Еще впереди целый долгий вечер и целая долгая ночь, и только завтра закрутится колесо, закрутится так, что уже не остановить.

Но Он-то знает. Он-то знает, погруженный в Себя посреди пустейшего спора, что следующий день неразрывно свяжет два замысла, станет исполнением пророчеств. Он знает, что завтра все уже будет не так.

И Он внутренне готов к смерти, готов настолько, что именно этот тихий вечер называет днем Своего погребения.

Но пока… пока вечер в доме друзей и грусть, но окруженная теплом близких. Последний мирный закат за иерусалимскими крышами, розово-золотой, текущий в оконца дома, ложащийся на стены, на пол, теплый запах мира на весь дом – запах даже нескольких капель держится долго, долго, дольше, чем осталось самой жизни.

Бессмыслица предательства

Вошел же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати, и он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им.

Они обрадовались и согласились дать ему денег; и он обещал, и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе (Лк. 22:3–6).

Тяжелейший день, перелом к смерти. Звон монет, как звон наконец-то спаянной цепи. Теперь между Христом и Его смертью есть посредник. Предатель.

Именно сегодня апостол, один из Двенадцати, своей же рукой расчертил свою жизнь на два дня вперед – и все, и смерть. И слова «пошел и предал» проступают кровью. А потом, об этом, правда, не написано, но так было – пришел и вернулся, и Иисус впервые взглянул на него и увидел – уже самоубийцу.

Предательство Христа – безусловно, духовное самоубийство. Точнее, его конечная точка, потому что была же и некая подготовка: замысел, размышления о выгоде… миг последнего решения, когда он встал и вышел, чтобы пойти и предать.

У предательства нет внятного человеческого объяснения. С точки зрения разума это абсолютно бессмысленный шаг в бездну. Иуда не получает ничего, а теряет совершенно все: смысл жизни и саму жизнь.

Именно так выглядит новозаветный ад. Не ветхозаветный шеол, из глубины которого ветхозаветные праведники взывают к Господу, и Тот приходит и разрушает, и выводит пленных на свободу, – а страшнейший ад души, не познавшей Божьей любви и губящей себя этим незнанием.

Каково же было Христу, пришедшему ад разрушить, пришедшему спасти и привлечь к Себе всех, видеть, как один из ближайших учеников, дорогой, родной Ему человек, топит себя с головой?

…ибо не враг поносит меня, – это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною, – от него я укрылся бы; но ты, который был для меня то же, что я, друг мой и близкий мой, с которым мы разделяли искренние беседы и ходили вместе в дом Божий (Пс. 54:13–15).

Но зачем? Большей бессмыслицы нельзя и представить. Иуде осталось прожить чуть больше суток, проспать всего одну ночь – потому что ночь на пятницу он спать не будет. И все, и…

…Я написала об этом книгу. Я часами говорю об Иуде в эфире и на встречах. И о его мотивах тоже.

Но все равно ледяная дрожь пробирает меня, когда в стотысячный раз возвращаюсь мыслями к этому дню, ощущаю в ладони холод сребреника и снова и снова безотчетно повторяю один и тот же вопрос:

– Зачем ты их взял? Ну зачем?

Часто спрашивают: