Господь, мы поднимаемся

Дети шли длинной колонной, со страхом озираясь по сторонам. Никто из них ничего подобного не видел. Бассейны для омовения, красивые здания, кругом цветы. Наверное, ад такой и есть – видом как рай, всё, как в сказке, а душе хочется выть от безысходности. Чужой мир, непонятные, и от этого особенно страшные чужие люди, поклоняющиеся чужому богу. Когда новых рабов проводили по площади, из толпы собравшихся возле казарм мамлюков выскочил один сарацин – бородатый, бритоголовый мужчина в коричневом халате. Весело скаля белые зубы, он подбежал к строю, и под общий хохот встал перед детьми на колени, картинно протягивая вверх руки, словно просил пощады. Остальные воины, смеясь, что-то выкрикивали на своём непонятном гортанном языке, показывая на детей пальцами. Во дворце все уже знали историю юных крестоносцев.

Может быть, мальчишка Стефан и вправду мог видеть будущее глазами своего ангела, может, действительно был в видениях именно этот момент: неверные перед избранными на коленях, вот только не сказал он, что арабы при этом будут скалиться от смеха. Говорят, сам султан хохотал до слёз, когда услышал, что арабский мир с одними хоругвями идёт покорять армия детей, некоторым из которых по пять-шесть лет.

Быть им шутами.

И подставками для ног хозяина, как и предсказывал рыжебородый.

* * *

Всех прибывающих в цитадель рабов первым делом вели в бани. Здесь проходило что-то вроде карантинного осмотра. Люди во все времена очень серьезно относились к профилактике возможного распространения эпидемий. Все болезни должны были оставаться за стеной крепости, и подумать было страшно, что оспа или холера может проникнуть во дворец и дойти до покоев султана или его наследников. Любые сомнительные покраснения на отдельных участках кожи, язвы на губах, лишаи, чесоточная сыпь тут же выявлялись. Человека с изъянами на теле по знаку лекаря уводили через задние двери бани, и больше его никто никогда не видел.

Высокий, костлявый, одетый в чёрную накидку с капюшоном, седобородый лекарь стоял в центре огромного помещения без окон, с одними отдушинами для солнечного света под потолком. В помещении было прохладно, на всю длину зала в ряд стояли большие каменные ёмкости с холодной водой.

Баня для рабов была рассчитана на большое количество людей, детей заводили партиями по пятьдесят человек, всех вместе: и мальчиков и девочек. Стыд оказаться голыми друг перед другом и взрослыми в расчёт не принимался, все они стали вещами, а эмоции вещи никого не интересуют. Это было показано сразу, как только от лекаря поступила команда раздеться.

Рядом с лекарем стояла молодая женщина, одетая на восточный лад, но без паранджи. На ее лице лежал густой слой белил, брови подрисованы чёрной краской. Как позже выяснилось, это была одна из служанок гарема, рабыня из Корсики, немного знающая французский язык.

– Ходить вот сюда, – с трудом вспоминая забытые слова, произнесла женщина, указывая на место в шаге от лекаря, жестом показывая, чтобы дети поскорее раздевались.

Если кто-то в чужом краю неожиданно обращается к вам на родном языке, первое чувство, возникающее у вас к этому человеку – это доверие. Ведь он свой, почти родной, он объяснит, как здесь выжить, расскажет, как надо поступать, чтобы не вызвать гнев у людей с плетьми, поддержит и даст правильный совет, основанный на собственном выстраданном опыте. Молодая женщина для детей – почти мать. Чёрные глаза, родинка на выбеленном лице.

– Быстро, быстро, – торопила женщина.

Видя, что никто не осмеливается снять одежду первым, женщина подошла к одному из мальчишек и крепко схватила его за руку. Мальчику на вид было лет десять. Несчастный испуганный ребёнок с соломенными волосами. Мария сразу узнала его. Это был тот самый подросток, мать которого когда-то стояла на Марсельской дороге. Мелькнуло на миг воспоминание: женщина во вдовьем платье с чахоточным румянцем на щеках держит его за руку и молит о чём-то, а сын отворачивает лицо. Сейчас напротив мальчишки стояла совсем другая женщина, и упрашивать его она не собиралась.

С какой-то деревянной жестокостью женщина с подрисованными бровями ударила подростка тыльной стороной ладони по лицу. Удар был настолько сильным, что звук пощёчины был слышен по всему помещению бани. В следующий момент женщина стащила с него через голову грязную тунику, он оказался голым, с белой кожей, от загара темнело лишь лицо и руки, а затем прижала его руки к бокам, показывая, как надо стоять.

– Смирно. Вот так, – пояснила служанка, бросив быстрый взгляд на пожилого лекаря.

Мальчик застыл, как она показала. Его губы онемели, из носа потекла струйка крови. Руками было не утереться, руки сами собой застыли по швам. Чтобы не капало, он задирал голову вверх. Лекарь брезгливо взял его за подбородок, повертел из стороны в сторону, растянул пальцем губу, обнажая дёсны. В глазах мальчишки стояли слёзы, он непрерывно шмыгал носом. Наверное, он сейчас был готов отдать все на свете, чтобы повернуть время вспять.