Господа офицеры

— Один Аллах ведает, куда попадают снаряды вашей хваленой супергаубицы, — когда Киамиль-паша пребывал в раздражении, турецкий акцент в его немецкой речи чувствовался заметнее. — Вы же недавно обещали мне, что раздобудете точные карты русских позиций на том берегу Вана и схему дислокации их частей. Да еще с таким таинственным видом обещали! Я поверил вам, и что же? Мы по-прежнему слепы. Начальник моей разведки докладывал мне вчера, что потери русских от обстрела ничтожны, жалкая сотня убитых, лишь вдвое больше раненых и контуженых. Просто преступно использовать столь мощное оружие, по сути, лишь для психологического давления на неприятеля. Меня не интересуют ваши методы и ваши трудности. Я хочу знать одно: когда, наконец, в моем распоряжении окажутся обещанные вами сведения и материалы?

«Это они в моем распоряжении окажутся, а не в твоем, пенек ты в феске. Твое дело — пучить глаза, грозно шевелить усами и сверкать орденами, а мое — планировать боевые действия», — злобно подумал фон Гюзе, которому, по правде говоря, крыть было нечем.

— Вам придется подождать еще некоторое время, эфенди Махмуд. Я понимаю ваше недовольство и принимаю ваш упрек, — вслух произнес немец бесцветным голосом, стараясь, чтобы по выражению его лица не было заметно, что он испы — тывает совсем другие чувства. — Я приложу максимум усилий, чтобы исправить ситуацию, но пока что предлагаю сократить количество снарядов, выпускаемых в течение дня.

— Если в самое ближайшее время вы не представите мне координаты важнейших узловых пунктов русской обороны и хотя бы схему общей диспозиции их частей и подразделений, я вообще прикажу прекратить обстрел, — самым решительным тоном произнес Киамиль-паша. — Нечего смешить неприятеля. Это все равно, как если комаров ятаганом рубить.

Турок слегка злорадствовал: вот ведь и у хваленых немцев далеко не все получается! Пусть-ка герр Вильгельм фон Гюзе поумерит спесь, а то задирает нос и ведет себя, точно великий визирь.

В этот момент из-за окна донесся рокот самолетного мотора.

Выйдя из вагона, Киамиль-паша и фон Гюзе подняли глаза к небу. Да, звук им не померещился: со стороны озера к позиции «Большой Берты» приближался «Фарман» с черными двуглавыми орлами на нижних плоскостях.

Генералы Юденич и Огановский, не зная в точности, что произошло с отрядом Голицына и жив ли сам поручик, решили еще раз послать на воздушную разведку аэроплан. На этот раз «Фарман» пилотировал другой пилот, первого неожиданно вызвали в Тифлис, с ним желали побеседовать офицеры контрразведки фронта, подчиненные графа Канкрина. И сам Юденич, и авиатор были удивлены таким неожиданным интересом столь специфического ведомства…

Сегодня перед воздушным разведчиком была поставлена более сложная задача: провести пробную бомбежку, но так, чтобы ни в коем случае не зацепить лагерь, где неизвестно кого содержат. Сбросить одну бомбу, — бомба представляла собой обычный снаряд для трехдюймовки с простейшим взрывателем контакно-ударного действия, — и посмотреть, как среагирует на это турецкая охрана и обитатели лагеря. На основании этой реакции можно будет делать какие-то выводы и предположения и строить дальнейшие планы.

Фон Гюзе и Махмуд Киамиль-паша, укрывшись под бетонированной полусферой, усиленной броневыми листами, продолжали наблюдать за русским аэропланом, который снижался, описывая все более узкие концентрические круги.

Меж тем в лагере русских военнопленных происходило что-то странное. Все его обитатели вышли из барака наружу, на плац. Головы русских офицеров оказались закручены какими-то тряпками. Сверху, из кабины аэроплана, это безобразие, на скорую руку изготовленное из лоскутов русской военной формы, вполне можно было принять за некое подобие чалмы.

Пленные дружно и разом стали на колени, повернувшись лицом к востоку. Они изображали правоверных магометан, вот только возносили к небесам христианскую молитву, призывающую Всевышнего даровать победу над басурманами. Так ведь из аэроплана сверху не услышишь, и у пилота должно было создаться однозначное впечатление: группа людей, исповедующих ислам, исполняет обряд намаза, магометанской молитвы.

— Что это они делают? — от удивления брови Махмуда Киамиля поползли на лоб. — Что за странный цирк, что за кощунство?!

Немец, будучи по природе куда сообразительнее своего сегодняшнего начальника, немедленно догадался, в чем здесь дело:

— Я всегда говорил вам, что русские — это варвары, дикари, они ни в грош не ставят собственную жизнь. Но умны, этого у них не отнять. Они поняли, что мы прикрываем лагерем «Берту». Вот и устроили цирк, как вы изволили выразиться. Хотят обмануть своего соотечественника, что смотрит сейчас на них сверху. Пилот, по их замыслу, должен подумать, что содержащийся в лагере контингент — это, допустим, осужденные преступники, исповедующие ислам. Этих преступников, скажем, используют на тяжелых работах в прифронтовой полосе. Вот кто, дескать, находится в лагере, а вовсе не пленные.