Господин

Я кивнула. Мне очень помог успокоиться тот факт, что больше мы сегодня не увидимся. А может быть, и завтра тоже. Я обрадовалась этому. Попрощалась с Терджаном, шмыгнула в комнату. Сняла с себя мокрую одежду, тщательно вытерлась, оделась в сухое. Села на постели у окна. И с ужасом поняла, что буду скучать по нему. Наверное, в этом нет ничего ужасного, мы же друзья. Он единственный, с кем я могу поговорить обо всем на свете, кто понимает меня. Более того, его беспокоит то, как я себя чувствую, и он старается делать мне приятное, даже рискуя своей репутацией. Даже если хозяин не особенно против служебных романов между своими подчиненными, вряд ли он обрадовался бы, узнав, что его охранник вывел за пределы усадьбы такую дорогую, пусть и бесполезную, рабыню. Словом, я немного загрустила оттого, что больше не увижу его сегодня. Но это было только начало моих печалей.

Глава 9

На следующий день, незадолго до обеда, я узнала, что господин покинул охотничий домик сразу после завтрака и уехал со всей свитой в основное имение.

— Дорога… чинить? — спросила я у Расима, используя свой словарь, подаренный Терджаном.

Старик закивал, тряся усами. Грусть охватила меня пуще прежнего. Я с внутренней иронией усмехнулась, подумав, что так и не увидела господина, которому посчастливилось стать моим собственником. И может быть, уже никогда не увижу…

Потекли обычные дни — такие же, как прежде, только теперь они были наполнены сожалением о том, что нам с моим единственным другом не удалось даже попрощаться по-человечески. Я продолжала учить язык и немного общалась с Расимом, но эти разговоры отнюдь не были похожи на наши с Терджаном философские беседы о природе рабства или семейного счастья.

Потом я вдруг получила письмо от него. Однажды утром Расим передал мне конверт, запечатанный, как в фильмах про стародавние времена, сургучом. Дрожащими руками я вскрыла его и с замиранием сердца стала читать довольно четкий и понятный английский текст.

"Дорогая Ева,

Прости, что уехал так поспешно, даже не попрощавшись. Ты знаешь: я человек подневольный, а обстоятельства таковы, что медлить нельзя. Хозяину срочно нужно было ехать улаживать дела. Однако потом он возместил мне этот урон с лихвой, согласившись подписать и запечатать мое письмо к тебе собственной рукой, чтобы оно смогло дойти до тебя, минуя любые препятствия. Не так уж он и плох, как ты считаешь?

Если ты захочешь написать мне ответ, просто попроси Расима поставить свою подпись и печать на конверте — и любые препятствия будут точно так же преодолены.

Я жалею большей частью о том, что не успел сказать тебе, как много радости мне доставило наше знакомство. Я никогда не знал ни одной девушки, подобной тебе, и очень счастлив, что узнал тебя. Остается надеяться, что и ты не была разочарована знакомством со мной. Что я не напугал и ничем не обидел твою тонкую свободолюбивую натуру.

Если у тебя есть какие-то вопросы, на которые я не успел ответить за короткое время наших встреч, можешь задать их в ответном письме.

Искренне твой друг, Терджан Н."

Я перечитала это письмо, по меньшей мере, пару десятков раз. Очень короткое, не сообщающее ни о чем, кроме признательности и сожалениях по поводу быстрого отъезда, мне казалось что оно дышит искренним дружеским чувством и требует непременного ответа. Требует — не в смысле принуждения, а в смысле, что такая теплота не может остаться без внимания с моей стороны. И я, разумеется, села писать, не медля ни минуты.

"Здравствуйте, мой дорогой друг!"

Я решила, что такое обращение покажет всю глубину моей признательности, но не посеет неуместных иллюзий. Я часто думала о том, как на самом деле относится ко мне этот суровый мужчина, по возрасту, наверное, годящийся мне в отцы. По нашим, европейским, меркам у него как раз настало время для кризиса среднего возраста, когда представители сильного пола вдруг бросаются во все тяжкие, позабыв о семье и стремясь почувствовать себя молодыми и беззаботными, как те юные особы, к которым их внезапно начинает тянуть. Да и крепкие объятия, которыми одаривал меня Терджан, были более чем красноречивы. Эти мои опасения несколько ослабевали, благодаря тому, что мой средневозрастый друг ни разу не попытался меня поцеловать, а также строгим традициям этой варварской страны, допускающим для мужчин близость только с девственными белыми женщинами, к коим я не относилась.

С другой стороны, смешно всерьез предполагать, что здешний мужчина станет тратить время на дружбу с белой женщиной, чуждой ему по духу и традициям… И всё-таки я не могла оставить его письмо без ответа, тем более, что переписка сама по себе ничем мне не грозила.

"Я была очень рада получить ваше письмо, оно согрело мою одинокую душу.

У меня к вам, наверное, неожиданный вопрос: как зовут вашего господина? Я до сих пор не знаю его имени, и это кажется мне странным. Возможно, его называли при мне, но так как я не различаю речь в целом, то пропустила эти моменты.