Господин Фицек

Дом № 5 на улице Луизы в последние дни октября совсем взбесился. В восемь часов утра старший дворник вылетел за ворота, как вышвырнутый кот, побежал к постовому полицейскому, затем примчался обратно и стал появляться то на дворе, то на втором этаже, потом обежал весь третий этаж и по черному ходу влетел в свою квартиру. Г-н Фрид хотел войти в свой собственный дом, но стража у ворот прогнала его. Всюду раздавалось странное незнакомое слова: «Бойкот! Бойкот!»

Было воскресенье, канун дня, когда вносят плату за квартиру. На лестницах внутреннего двора стояли мужчины, женщины, дети; во дворе громко разговаривали и смеялись свои и чужие жильцы. В руках у женщин — крышки, кастрюли, у ребят — трещотки. Г-н Фицек приволок на спине огромное корыто, во дворе опрокинул его и с колодкой в руке стоял рядом с ним в почетном карауле, ожидая знака. Лайош Рошта и Элек Экштейн тащили за собой по печной трубе и свинцовой палке. Все выжидали.

Вдруг в ворота вошел Новак в сопровождении нескольких людей. Как только он появился, начался адский концерт. Женщины колотили крышки одну о другую, одни ребята вертели трещотки, другие трубили, Лайош Рошта и Элек Экштейн пиликали на трубе; а г-н Фицек ударял колодкой по корыту с таким усердием, точно выполнял срочную сдельную работу. С лестниц всех этажей г-ну Фицеку — дирижеру — отвечало около десятка корыт, а те, у кого не было никаких инструментов, просто орали…

Кошки, испуганно мяукая, вбежали во двор; собаки, с шерстью, вставшей дыбом, завыли, подняв морды к небу. Извозчик с третьего этажа вышел в подштанниках — видимо, недавно вернулся из ночной смены, — в руке он держал желтую медную трубу и, надув красные щеки, стал дуть в нее. В ворота вошли два цыганенка и, положив скрипки под подбородок, начали вдохновенно играть, только никто не мог разобрать — что. Молодой литейщик Бирда играл вовсю на гармошке, стоя рядом с г-ном Фицеком.

Флориан и Бенце втащили в ворота какое-то деревянное сооружение и, дойдя до середины двора, установили его. Это был эшафот. Неожиданно наступила тишина. Все смотрели на сооружение. Кто-то крикнул в настороженной тишине:

— Долой домовладельца-кровопийцу!

Господин Фицек так ударил колодкой по корыту, что оно треснуло. Флориан поднял руку. Снова наступила тишина, Бенце вдел в петлю голову тряпичной куклы. На спину и живот куклы нацепили по дощечке. На одной стояло: «Домовладелец», на другой красовалось четырехстрочное стихотворение:

Алые, белые розы цветут…
Домохозяина вешать ведут.
Ну-ка, и я побегу поглазею.
Петлю на шею надену злодею.

И Бенце повесил «домовладельца». Праздничный концерт гремел. Старший дворник повалился на кровать, натянул обе перины на голову, но напрасно: адский шум прорывался и сквозь густой пух.

Флориан снова поднял руку и попросил тишины. Трещотки остановились, трубы замолкли. Г-н Фицек поставил перед собой колодку, гармошка вздохнула еще несколько раз, потом затихла и она. Тогда Флориан показал надпись, висевшую на спине «домовладельца», и вместе с Бенце затянул песенку:

Алые, белые розы цветут…

Спели три раза, каждый раз песню вознаграждали громовыми рукоплесканиями, на четвертый раз подпевал уже весь дом:

Домохозяина вешать ведут…

Новак до сих пор следил за событиями, прислонясь к воротам; теперь же, когда песня кончилась, он вышел на середину двора и, встав на стол, произнес речь, затем вытащил из кармана пачку листовок и одну из них прочел вслух: