Господин Фицек

— Я ему ничего не обещал! — крикнул Фрид.

— Ты смотри, — зарычал Мартон, — не ври, а то!..

Он не мог закончить. Учитель дернул его.

— Ты все еще грозишь ему? Ты — негодяй, мерзавец!.. Фрид, ты списал задачу? Скажи, сын мой, это не грех…

— Да, — засопел Фрид.

— И не стыдно тебе, Фицек? — начал учитель. — Товарищ просит у тебя помощи, надо было помочь товарищу, немного поддержать его… Не стыдно тебе? Как будто это не твоя обязанность — помочь, если ты лучше знаешь… Ложись!

Мартон лег на край кафедры, и учитель стал бить его бамбуковой палкой. Мартон тянул воздух сквозь зубы и во время норки старался объяснить учителю:

— Господин учитель… ой, ой, ой!.. дал… честное слово… ой! даст булку… нет…

— Молчи! — крикнул на него учитель. — Все еще разговариваешь?

Палка со свистом рассекала воздух. Мартон умолк.

С искрящимися глазами, с лицом, раскрасневшимся от боли и обиды, сел он на свое место. В голове у него мелькали ужасные мысли: он раскроит топором голову учителя и Лайко Фрида, подстережет их ночью на темной улице, где никто не ходит, и большим кухонным ножом перережет им горло.

— Фицек! Ты почему не отвечаешь?

Мартон вздрогнул и встал. Видимо, учитель что-то спросил у него, а он не расслышал.

— О чем ты думал, негодяй? — крикнул ему учитель.

— Ни о чем, — пробормотал Мартон, глаза его затуманились. — Ни о чем…

— Немедленно убирайся домой и завтра позови твоего отца… Кто твой отец?

— Сапожник! — крикнул Мартон Фицек. — Сапожник…

— Не кричи! Убирайся домой!

…Мартон целую неделю не ходил в школу. Утром, вместо того чтобы идти в школу, он уходил из дому и шатался по площади Тисы Кальмана. Через неделю г-н Фицек получил письмо. Прочитав его, он схватил Мартона за ухо и так повел его в школу.

— Господин учитель, переломайте ему все кости! Неслыханно! Обманывает своих родителей, весь день шатается… Воспитывать надо такого ребенка. Я не могу с ним справиться, — говорил г-н Фицек.

А учитель, победно оттопырив губы, крикнул Мартону:

— Ступай на место!

…Но были и другие учителя. В четвертом классе на экзаменах мальчик так прочел одно стихотворение, что все родители прослезились. Тогда учитель Гальгоци подошел к отцу Мартона.

— Мартон Фицек ваш сын?

— Да, господин учитель.

— Смотрите за ним…

— Опять он наделал что-нибудь, негодяй этакий? — перебил его г-н Фицек. — Я ему все кости переломаю, так…

— Да нет же, господин Фицек! Мартон — необычайно талантливый ребенок, учить его надо. Он действительно очень талантлив.

— Очень рад, господин учитель, — сказал г-н Фицек и выпятил грудь. — Очень рад. Сын в отца! Отец его тоже… отец его тоже… отец его тоже неглупый человек. Да-с… хотя ему, к сожалению, не пришлось ходить в школу… Поди сюда, Мартон!

Мартон подошел к беседующим. Они стояли у окна. На них светило горячее июньское солнце. Мартон немножко устал от волнения.

— Господин учитель сейчас сказал, — сообщил г-н Фицек своему сыну, — что ты необычайно талантлив.

— Но, господин Фицек, — возмутился учитель, — я не для того сказал вам, чтобы вы передали ему! Это вредно действует.

— Не бойтесь, господин учитель, — ответил Фицек, — мне то же самое говорили, и я все-таки не испортился. Этот щенок пусть посмеет зазнаться, так я из него все кишки выпущу, все кости переломаю, собачник их не склеит! Не бойтесь, я кое-что понимаю в воспитании. У меня их пять штук, целый класс. Меня не надо учить. Я хоть и фамилию свою не умею подписать, но больше понимаю в воспитании, чем многие учителя. Хоть бы все так понимали…

Учитель печально пожал плечами и отошел.

4

Три недели они были «владельцами кофейной». За это время руки г-на Фицека побелели. Выражения: «Что прикажете?», «Пожалуйста, сию минуту!» — стали привычными. Он ходил в черном костюме и в белой накрахмаленной сорочке.

— Видно, за счастьем не надо гоняться, — сказал он однажды вечером своей жене, подсчитывая доход, — само приходит. Счастье… Только бы человек был честен и не марал своего имени — это самое главное. Мое имя, Берта, — говорил он, складывая в стопки монеты, — мое имя… Подожди немного, сбился я, не знаю, сколько их было… Шесть, семь, восемь, девять… Так о чем я говорил? Да! Мое имя честное, с этим именем всюду можешь пойти, стыдно тебе не будет, этому имени всякий может позавидовать… Ну, вот видишь! Доход — семнадцать форинтов и восемьдесят крейцеров… Что? Это, Берта, только начало. Не пройдет года, как у меня на проспекте Андраши будет кафе всем на удивление… Не веришь? Разве я не гожусь на то, чтобы вести кафе? Я, Берта, и фамилию свою прилично не умею подписать, но, видишь, люди все-таки знают, кто я такой. Вайда не зря обратился ко мне. Ведь он мог бы обратиться и к другим. Разве здесь мало сапожников? Вот Вертхеймер, Ракитовский. Почему именно меня он выбрал? Потому что он знает, кто я такой: что на меня можно надеяться, что у меня незапятнанное имя, что у меня больше мозгов, чем у двадцати других. Кем я был до сих пор? Сапожником. Не выходило — стал кельнером. А теперь я — арендатор кофейной. Взялся — и дело пошло. Пусть еще кто-нибудь попробует это! За один день приобрел все профессиональные знания.