Господин Фицек

Адвокат приходил и уходил. Г-н Гольдман приходил и уходил. Вайда приходил и уходил. Г-н Фицек выдерживал штурм. Наконец, следующий диалог между ним и Вайдой закончил карьеру г-на Фицека в области кофейных заведений.

— Господин Фицек, как вы думаете, — спросил его Вайда, — из-за вашего молока мою кофейную с аукциона пустят?

— Пустят. А что же я могу сделать? Я даже свои сбережения ухлопал.

— А были у вас сбережения?

— Откуда вы знаете, господин Вайда?.. Да я в убытке остался!

— Вы меня обманули.

— Я?

— Да, вы! Да и Гольдмана тоже!

— Оставьте, пожалуйста! — негодовал Фицек. — Только из-за вас я и согласился вести кофейную. Вас пожалел, что останетесь без арендатора.

— Не врите! — злился Вайда. — За два месяца нельзя потерпеть убытку в тысячу сто форинтов. Это я хорошо знаю.

— Если человек постарается, — задумчиво сказал г-н Фицек, — то он может еще больший убыток потерпеть. Не верите? Откройте новую кофейную, достаньте мне еще больший кредит на молоко, и я докажу вам… Я готов в два месяца и две тысячи форинтов убытку потерпеть.

— Господин Фицек, я все ваши вещи опечатаю. Я не Пацер. Имейте в виду, что Вайду нельзя водить за нос! Я заставлю опечатать.

— Пожалуйста! — сказал Фицек. — Всех своих пятерых детей отдам вам. Ничего другого у меня все равно нет. Было бы умней открыть новую кофейную. Могу вам предложить первосортного арендатора: Ференца Фицека…

Вайда почувствовал, что сейчас его взяли за горло.

— Лучше веревку куплю и повешусь на ней!

— Воля ваша, господин Вайда. Прекрасные похороны будут у вас…

Через несколько дней г-н Фицек переехал в дом № 17 на той же улице Гараи. В кошельке у него лежало триста пятьдесят форинтов. Из них он дал залог в двести пятьдесят форинтов и стал старшим кельнером в кафе «Черхати».

— Нет, Берта, — говорил он жене, — то, что другие могут сделать, на это и у меня хватит ума. Не бойся, женка, я теперь только того не украду, что цепью приковано. Успокойся, я теперь знаю, как надо жить. Так же, как делают другие: прятать концы в воду. Всю жизнь буду благодарен господину Вайде. Научил меня. Чудный человек, чтоб проказа изгрызла его сердце и…

6

В день поминовения усопших сонное осеннее солнце пригревало родственников, которые шли на кладбище и несли венки с лентами для «самого любящего отца», или «самой верной супруге», или для «самого чудного ребенка». На лентах венков красовались трогательные надписи: «Вечно помнящая тебя супруга», «С сердцем, истекающим кровью, твоя верная супруга…» и т. д.

Мартон и Пишта стояли у ворот кладбища, под надписью «Воскресну», и у всех входящих в кладбищенские ворота спрашивали: «Не нужно ли помочь венок нести?», «Дядя, не помочь ли вам?»

Несколько раз им удавалось заключить сделку: они брали венки, вешали их себе на шеи, и, когда шли, ленты развевались за ними. И за то, что разделяли тяжесть горя, ребята получали два-три крейцера.

— Так, сыночек, туда… нет, туда, выше… Хорошенько разгладь ленту, чтоб видно было… О мой бедный муж!

Мартон и Пишта, повесив венок, брали деньги и возвращались к воротам. По дороге у одной из могил они услышали шум.

— Да! Немедленно сбейте! — кричал мужчина, который стоял направо от могильного камня.

— Не допущу! — визжала старуха в шляпе с траурной вуалью.

— Вот оно, решение! — Мужчина потрясал бумажкой. — Примите к сведению, что вы заплатите еще и десять форинтов штрафа.

— Моя дочь лежит здесь… Я могу писать на надгробной плите что мне вздумается.

— Стесать! — распорядился мужчина.

Каменотес выполнял приказание.

— Полицейский! Полицейский! — кричала старуха, но буква одна за другой исчезали с черного надгробного камня.

Суровый мужчина приговорил к смерти следующие стишки:

Когда прекрасный жизни луч
Блеснул в глубокой тьме моей,
Его сгубил тотчас мой муж
Изменой мерзостной своей.
Он перед богом клялся мне
В любви до гробовой доски.
Того, кто клятве изменил,
На казнь, о боже, обреки!

Мария Анда, жена, 28 лет

— Полицейский! Полицейский!.. — продолжала визжать старуха.

И вскоре появился парадно одетый полицейский. Около могилы собралась уже целая толпа.

— Что здесь такое? — строго спросил полицейский.

— Кощунство над мертвецом! — рыдала старуха. — Арестуйте его.

— Позвольте! — заговорил мужчина. — Я муж Марии Анды, той женщины, которая лежит здесь, — И он показал на могильный холм. — Это вот — теща. Жена моя умерла, и после ее смерти моя теща велела высечь на надгробном камне это стихотворение. Все смеются надо мной. Вот решение суда… Господин полицейский! Решение гласит, что я имею право стесать эти стихи.

Полицейский просмотрел бумажку, потом возвратил ее.

— Можете продолжать, — обратился он к каменотесу. — А вы, — закричал он на старуху, — не смейте нарушать тишину!

Каменотес снова приступил к работе, и старуха с криком:

— Доченька моя, твой муж как был негодяем, таким и остался!.. — рухнула на могилу.