Господин Фицек

— Видите ли, Шимон, — сказал он (разговор на «ты» он прекратил, как только протрезвился, ради сохранения авторитета мастера). — Видите ли, Шимон, Важони — демократ, друг бедного человека. Хиероними — правительственной партии. Мы страдаем из-за правительства. Сволочное правительство. Такое же сволочное, как профессия сапожника среди всех профессий. Но можно починить и сапоги и правительство. О сапожничестве, о том, что мне надо, мы поговорим завтра. Завтра все равно понедельник. А о правительстве — сегодня. Сегодня выборы. Политикой же достаточно заниматься один раз в год.

— Господин Фицек, уж простите, пожалуйста, оба они дрянь — что демократ, что нет. Я хочу только знать, если Важони станет правительством, какое облегчение будет мне, сапожному подмастерью? Вот в чем вопрос. Правительство, правительство!.. Кто сидит на крыше, тот не знает, что делается в подвале.

— Это верно, Шимон. Но Важони не сидит на крыше.

— Почему? — спросил Шимон.

— Почему? — Г-н Фицек задумался. — Да боится, как бы голова не закружилась.

Дембо засмеялся, поглаживая еле пробивающиеся темные усы.

— Это вы, господин Фицек, здорово объяснили.

— Шутки шутками, но конец — делу венец: нам станет легче.

— Господин Фицек, а мне чем станет легче?

— Чем станет легче? Эх, вы! Даже этого не знаете. Дешевле все будет.

— Это почему же?

— Потому что Важони — друг бедных.

— Друг… друг!.. — заметил Шимон. — Ну, не очень-то он друг нашему брату. Ведь у меня права голоса нет.

— Успокойтесь, Шимон, у меня тоже нет. Пятый год налога не платил.

— Так о чем же вы хлопочете, господин Фицек? — сказал Шимон. — А мне и не нужен друг бедняков. Пускай дадут избирательное право, тогда в парламенте засядет кто-нибудь из наших — не «друг бедняков», а кто сам из бедняков вышел.

— Это уж, Шимон, оставьте! На этом только шею себе свернете. Я думал, что вы умный человек и не будете говорить такие вещи. Этак мы, дружище, не придем ни к чему. Извините, Шимон, но что разумеет в этом сапожный подмастерье? Да хотя бы и сам мастер. Очень нужно мне правительство, где судьбу сапожных мастеров будут решать сапожные подмастерья! Я и фамилию свою прилично подписать не умею. Конечно, это не значит, что у меня ума не хватает, что я иной раз не мог бы управлять делами лучше, чем некоторые прочие, но для политики нужен политик. Важони — демократ, и мое сердце принадлежит ему.

— Ладно, ладно, — отвечал Шимон. — Но ему не сердце, а голос нужен.

Сели обедать. На обед был суп из бобов и лапша с маком. Фицек уплетал так, словно у него собирались отнять еду, и он спешил напихать полный рот. Казалось, что у него выросли вторые усы, — так свешивалась у него с губ лапша с маком.

На дворе стоял собачий холод. Агитаторы переходили от одного избирателя к другому. К полудню Важони имел девятьсот восемьдесят голосов, а Хиероними — шестьсот девяносто. Партия Важони установила палатки на улицах, куда можно было зайти и погреться. На улице Надьмезе, неподалеку от помещения, где происходили выборы, во всех палатках давали стакан глинтвейна и какую-нибудь закуску. Выборы должны были закончиться к восьми часам вечера. Сообщения приходили каждый час. Важони — тысяча девятьсот шестьдесят, Хиероними — тысяча девятьсот двадцать. К четырем часам оба достигли двух тысяч. Ценность каждого голоса возрастала. Каждый голос мог стать решающим.

Господин Фицек выпил по стакану глинтвейна в трех палатках, закусил и побрел домой. Он уже полчаса сидел дома при тощем свете керосиновой лампы, когда перед дверью мастерской остановилась коляска, запряженная парой лошадей.

— Ференц Фицек! — проговорил вошедший господин в цилиндре.

— Я! — ответил Фицек, удивившись.

— Доктор Фее, — представился господин в цилиндре и протянул руку.

— Да, я — Фицек.

— Сколько вам лет, господин Фицек?

— Тридцать три, милостивый государь.

— Гм… Тридцать три… — Он смотрел на стоявшего перед ним сапожника. — Скажите, а дашь вам с виду сорок два года!

— Мне… Помилуйте… Я не выгляжу сорокадвухлетним. Я всех молодых моложе.

— Это плохо, господин Фицек.

Фицек что-то смекнул.

— Ну, положим, еще не плохо, — заявил он, — коли потребуется, так я могу выглядеть и на все семьдесят.

— Есть у вас праздничный костюм? — спросил доктор Фее.

— Да, конечно. Он на мне.

— Гм… А котелок есть?

— Был, да в сковородку превратился.

— Оставьте, господин Фицек, шутки: речь идет о серьезном деле. Словом, котелок мы вам достанем и…

Господин Фицек перебил его:

— Зачем это, милостивый государь? Мне и так хорошо. Если уж вам, сударь, непременно хочется что-нибудь достать, так достаньте лучше костюм.

— Скажите, господин Фицек, хотите вы заработать двадцать форинтов?

— Еще бы!

— Ну, в таком случае садитесь в коляску, и я вам все объясню.

Фицек все еще не доверял. Осмотрелся вокруг, потом спросил:

— Но будьте все-таки любезны сказать, о чем речь идет?

— Я не могу объяснить вам это при таком сборище людей! Знаете вы Ференца Фицека, фабриканта аналоев?

— На проспекте Арена?

— Да.

— Так ведь он умер…

— В том-то и дело…

Фицек начал кое-что мерекать, но все же хотел еще несколько выяснить дело.

— Взять с собой инструменты, молоток?