Господин Фицек

— Не знаю, что товарищам нужно? Свою революционную энергию они могли бы припрятать для другого случая. Ведь стоит только подумать здраво, и сразу станет понятным, что ничего особенного не случилось. Работники страховой кассы организованы у нас на равных началах. В дирекции страховой кассы половина мест принадлежит предпринимателям и половина — рабочим. Весь наш страховой институт относится к ведомству министра торговли. Таким образом, Баркаи, как директор страховой кассы, является служащим министерства торговли, а не председателем профсоюза каменщиков. Это ясно? Я думаю, что ясно. Как чиновник министерства торговли, он имеет право поздравить своего начальника с наградой. Не так ли? Именно как чиновник министерства торговли, а не как председатель союза каменщиков. Товарищи, слыхали вы когда-нибудь о диалектике? Вы лучше должны были бы знать Маркса. Дело именно в этом. Тогда вы поняли бы поступок товарища Баркаи. Ведь Баркаи одновременно председатель союза каменщиков и чиновник министерства торговли. Нельзя этого смешивать, товарищи. На вещи нужно смотреть с разных сторон. И вся беда в том, что вы смешиваете каменщика Баркаи с Баркаи — директором страховой кассы.

Речь была, несомненно, логична. Однако большинство членов совета доверенных осталось при том мнении, что пусть лучше Баркаи сохраняет свою сущность каменщика в дирекции кассы, чем сущность директора в союзе. И все же они перешли к следующему пункту повестки дня, а при голосовании большинство сочло дело урегулированным.

…В это утро у Шниттера было заседание дирекции. В вестибюле здания страховой кассы он встретился с владельцем химического завода Хельвеи. Хельвеи взял Шниттера под руку и повел его в кабинет. Там они разговорились о юштовской оппозиции в парламенте, о немецкой химической промышленности, о плохой таможенной политике Венгрии; потом перешли к последним театральным событиям: к шашням Шари Федак[40] с каким-то графом.

Шниттер вежливо осведомился о жене Хельвеи. Потом Хельвеи рассказал несколько новейших анекдотов, в ответ на что Шниттер тоже заговорил о каких-то двусмысленностях. Они как раз весело смеялись, когда за ними пришел слуга и сообщил, что заседание дирекции начинается и господ ждут. В зале дирекции собралось сегодня только семь человек: Баркаи, Шниттер, Тамаши — представители рабочих; Хельвеи, Проттер и Вашко — представители фабрикантов, и одни представитель министерства торговли.

Все расселись вокруг стола, покрытого зеленым сукном, и любезно беседовали до тех пор, пока Керкаполи не указал на папку, лежащую на столе: дескать, приступим, господа!

Едва они приступили к первому вопросу, как послышался шум из вестибюля.

— Ни в коем случае! Позвольте, ваше дело сюда не относится.

— Нет, относится!.. Я уже два года хожу в это учреждение… Pardon… и ничего не могу выхлопотать… Я погибну… Pardon… Войдите же в мое положение, впустите меня!

— Нельзя! Я прошу вас выйти! Обратитесь в соответствующее учреждение.

— Я не уйду, — слышался жалобный голос, — не уйду… Pardon… Я лучше на порог лягу, лучше здесь умру…

Керкаполи крикнул:

— Дядя Семак!

Швейцар страховой кассы Семак осторожно приоткрыл дверь, проскочил сквозь узкую щелку и тут же затворил дверь за собой и стал держать обеими руками, так как кто-то хотел открыть ее силой.

— Кто там? — спросил Керкаполи.

— Рудольф Чепе! — послышался из-за двери измученный голос.

— А, так это он?! — воскликнул Шниттер. — Господа, — продолжал он, — если вам хочется бесплатно повеселиться, то цирк к вашим услугам. Блистательная личность! Живой газовый завод! Впустите его, дядя Семак!.. Вы согласны, господа?

Все согласились, и Семак открыл дверь.

— Вам везет, господин Чепе, — сказал дядя Семак. — Входите.

Хотя это и трудно себе представить, но после посещения Фицека Чепе еще похудел. Кожа обтягивала его лицо, как пергамент, редкие белесые волосы в беспорядке падали на лоб. Синие глаза глубоко впали, нос заострился, и уши стали почти прозрачными. Он носил какие-то невероятно старомодные брюки в полоску, но они были тщательно отутюжены, а много раз перешитый пиджак, хотя и пестрел пятнами, все-таки плотно облегал тело. Над высоким крахмальным воротничком кадык напряженно двигался вверх и вниз.

Войдя, Чепе в первую секунду закрыл глаза, ослепленный светом, который пропускали огромные окна, и тогда показалось, будто вошел мертвец из анатомического театра.

Все члены дирекции повернулись к Чепе, с любопытством ожидая обещанного цирка. Шниттер встал.

— Что вам угодно, господин Чепе?

Чепе открыл глаза.

— Достопочтенные господа, — зашептал он, — я уже два года напрасно хожу сюда. Я неизлечимо болен… Pardon… смилуйтесь надо мной! Вот вам прошение…

— Видите ли, Чепе, — сказал Шниттер, — господа директоры склонны заняться вашим делом, но они не знакомы с вашей болезнью. Расскажите о ней подробно.

Чепе испуганно поднял свои синие глаза на Шниттера.