Господин Фицек

«Ну, дружище, что ты хочешь предпринять? — спрашивает он себя. — Вот как случилось. Но почему? Чем я это заслужил? Что ж, одним ударом больше. Ладно! Что же, я был груб, даже побил ее, может быть, не любил?.. Не любил?.. Поэтому я бегу сейчас… поэтому… Дура! Верит она тому, что говорит, или только защищается? Плакала… ой, как плакала!.. Терез, не плачь, не плачь, не стоит… Но я не сказал этого, я молчал. Хорошо еще, что только молчал, а не… Значит, она только это поняла из всего, что со мной случилось за те годы? Пил я?.. Ну, ладно, пил. Грубым был?.. Ну, ладно, был грубым. Но я только пил, только грубым был!.. Кто этот негодяй? Сомбати? Я никогда о нем не слышал… А! Не тот, который был там, на улице Мурани?.. Тот!.. Но ведь, значит, это дело началось давно. Что же ты убежал? Почему молчал? Почему не спросил? Ведь важно же знать, когда это случилось, когда началось? Только тогда, когда ты был в Вене, или же раньше, на улице Мурани?.. У, шлюха!.. Обратно! Там, там еще случилось… Обратно!»

Он повернулся и направился к дому. Но вдруг остановился. «Нет! Ну, а если и тогда, не все ли равно? Все равно, разбитого не склеишь. Но если уже тогда, то это другое дело… Как это неожиданно вышло! «Ну, Терез, была ты мне верна?» Она побледнела и заплакала… и сказала: через полгода после того, как я уехал в Вену… Зачем ей врать? Могла и про все соврать. Ведь я не всерьез спросил, просто пошутил… Что мне еще терять? Уже нечего. Вот я и вернулся домой. Тебя, дружище, бог принес. Только не дури…»

Он стоит перед Восточным Вокзалом и смотрит на вокзальные часы. Снова пускается в путь, но так устало, что едва волочит ноги. «Конечно, если ты думаешь, что жену можно просто так оставить… И в это время ты, ты даже не сказал ей… Потому что это другое дело, совсем другое… Ничего не другое!.. Но все-таки другое: у меня следов не оставляет, а у нее оставляет… А если не другое… Но как я обниму ее?.. Гнусная, молчала бы лучше!.. Я грубый был, пил, побил ее… Правда! Но что она поняла из всего? Ничего. Шниттер, Доминич, Лайош Рошта, смерть Шани Батори… Куда мне пойти? Напиться или реветь?»

Он распрямляется, зевает и более спокойным и ровным шагом идет по улице Мурани.

…В это время в квартире на улице Магдолна Терез сидит на постели, прислонив голову к спинке кровати. Она — как мертвая, только лопатки ее двигаются. Иногда она вздыхает. Тихо, упрямо, маленькими каплями падают из глаз ее слезы.

«По крайней мере, хоть сказала… Теперь он знает. Так лучше. Я уже не могла выдержать… И почему я не была тогда больна, когда тот в первый раз пришел ко мне?.. Если бы Дюри не пил, не побил бы меня… Эх, все равно и тогда он был гораздо лучше того… Что только не делал тот, каким грубым был — не бил, а словами… Но это было хуже. Как будто кто-нибудь плюет тебе в лицо… Куда теперь пошел Дюри? Куда он пошел? Надо бы поискать его… Дюри, будь грубым, побей меня, только не молчи! Я не могу этого вынести, чтобы ты молчал… Так хуже… Я думала: ты будешь кричать… Ну, что ты молчишь? Почему? И куда ты пошел?.. Помнишь — перед типографией… мастер провожал меня. Я не была виновата, я только тебя любила… Вернись ко мне, обругай меня, делай со мной что хочешь, только не уходи молча!.. А ты, Дюри, ты был верен мне? Нет… Зачем спрашивать об этом? Это совсем другое дело, совсем другое. Он мужчина, я женщина. Мать двоих детей. Третий не родился… Третий… Почему? Но почему он — другое дело?»

Перед глазами ее неожиданно встала кухня в квартире на улице Мурани, там, где они провели первые годы супружества. «Чего-то на стене не хватает. Что-то было на той стене. Но что же там было? Не помню… Вернется он или нет?.. Ни слова не сказал… Что я скажу детям? Они сейчас придут домой. Надо поставить обед. Уже звонят в Йожефской церкви. Сегодня воскресенье. Господи, помоги мне, ведь и другие грешили…»

Она встала и вышла на кухню. Вымыла лицо под краном. Потом затопила печку и достала из сумки купленные продукты.

В это время Новак подошел к дому № 26 и вошел в ворота.

4

Эрна рассталась с Этелькой у самых ворот дома. Сначала она не хотела отпустить девочку и сунула ей в руку еще форинт. Этелька пообещала, что не будет больше плакать и дома ничего не расскажет. Эрна поцеловала девочку и ушла. Девочка поплелась вверх по лестнице.

Был уже поздний вечер, и вся семья испуганно ждала ее. Антал Франк не пошел даже в союз.

Елена не сказала мужу о своем недавнем разговоре с Эрной, но у нее перед глазами все время всплывала вчерашняя картина: Эрна, в задравшейся рубашке, с голыми ногами, сидит на кровати и рассказывает о том господине. А Боришка уже двадцатый раз повторяла:

— Она сказала, что ее мама послала.

Франк сидел молча. «Куда запропастился ребенок? Куда могла повести ее эта женщина?»

Йошка Франк был уже и в участке, но там ничего не знали.

Открылась дверь, и вошла Этелька. На лестнице она со страху решила, что не скажет ничего, но, когда увидела родителей, вопросительно и напуганно смотревших на нее, тут же расплакалась и, запинаясь от страха и смущения, рассказала все…