«Лучший сапожный мастер Эржебетского района, ваш старый знакомый Ференц Фицек расширил свое предприятие ко всеобщей радости. Если у вас болела нога, то этому уже навсегда пришел конец. Отчего болит нога и отчего образуются мозоли? Оттого, почтеннейший заказчик, что ботинок или жмет, или болтается на ноге. Ботинок должен быть как раз впору. Не слишком свободным и не слишком тесным. И, уважаемые покупатели, отчего еще уродуется нога? Оттого, что мастера наживаются на шкуре уважаемого покупателя и ставят на ботинок не первосортный материал, а скверный, бракованный товар.
И пусть все примут к сведению, что я сердце свое вкладываю в материал.
С самым крупным и самым лучшим торговцем кожи в Будапеште есть у меня договор, согласно которому он будет снабжать меня только безукоризненным шевро и хромом, давать только первосортную подошвенную кожу. У меня стелька лучше, чем у других подошва. Я работаю с самыми замечательными заготовщиками и старательно подобрал своих подмастерьев, сам же на протяжении долгих лет развивал свое знание дела в области обувной промышленности.
Каждый мой ботинок таков, как будто вам отлили его по ноге. Это не фабричная работа, это дома изготовленный башмак. Разве почтенный господин заказчик не знает разницу между рестораном и домашней кухней?
В области починки никто не может со мной конкурировать. Я, Ференц Фицек, всем, кто приносит мне ботинок для починки, говорю: «Быстрота и прочность». Нет такого рваного башмака, которого я со своими великолепными подмастерьями не починил бы за несколько часов.
И вы ошибетесь, любезный заказчик, и подумаете, что я дал вам новый ботинок, хотя вы получите только починенный.
Жмет ботинок? Приносите ко мне: я растягиваю.
Болтается ботинок? Только Фицеку: стягиваю.
Треснула кожа? Ставлю невидимую заплату.
Потому я и говорю, что расширил свое предприятие ко всеобщей радости. Потому и умоляет о вашем покровительстве старый знакомый — Ференц Фицек.
Улица Мурани, 26, третий дом от Иштвановского проспекта, новые вывески».
Итак, висели вывески, г-н Немет отпечатал рекламные листки на красной, синей и зеленой бумаге, взяв за цвет еще двадцать крейцеров.
— Отто, Мартон, идите сюда! — крикнул г-н Фицек старших сыновей.
Те встали перед ним и ждали, что будет.
— Вот тебе, Отто, двести рекламных листков. Ты пройдешь по четной стороне улицы Мурани, то есть по той стороне, где мы живем, понял? Постучишься в каждую квартиру и, когда откроют дверь, дашь один, понимаешь, один листок и скажешь: «Меня послал мой отец, Ференц Фицек. Прочтите, пожалуйста». Понял? И не смей хоть кому-нибудь дать листок молча, и не смей пропустить ни одной квартиры, и не смей класть на ручку двери. Если нет никого дома, снова зайдешь. Возьми карандаш, бумагу и запиши. И не смей шататься зря! И не смей давать два вместо одного, это не клозетная бумага, — мои трудовые деньги вложены в эти бумажки. И не смей… и не смей… и не смей…
Отто сначала еще понимал, что ему надо делать, но постепенно от многих «не смей» совсем одурел. «Зайду и отдам», — решил он.