Господин Фицек

— Это пустяки, господин Фицек. Заверните в платок немного лошадиного навоза и обмотайте вокруг шеи…

Господин Фицек влез на нары и стал посвистывать.

— Какой там навоз? — сказал г-н Чепе. — Как можно этакое предлагать! Заварите ромашки.

— У меня однажды болело горло, — заговорил Флориан, — я ел мятные конфеты и вылечился. Самое лучшее — мятные конфеты.

Пишта вышел на улицу, затем, вернувшись, подошел к Мартону.

— Я принес тебе лекарство. — И он положил на перину горсть лошадиного навоза.

— Возьми сейчас же отсюда, — сказал Мартон с отвращением. — Возьми, а то скажу… — Потом спросил: — Ты был в саду?

— Был, — ответил Пишта.

— Тетя Людмила не спрашивала обо мне?

— Спрашивала.

— И что ты сказал ей?

— Ничего.

Мартон смотрел в потолок.

— Что делает Йошка?

— Ему влетело.

Наступила тишина. Слышалось только однообразное постукивание молотков. Затем все обедали. «Как можно обедать?» — подумал Мартон. Потом вошла тетя Сомбати. Мартон узнал ее по голосу. Сначала она тихо разговаривала с г-ном Фицеком, сказавшим:

— Целую ваши ручки.

Затем поругались, потому что тетя Сомбати не хотела дать за подошву и набойки форинт двадцать крейцеров.

— Но, сударыня, — кричал г-н Фицек, — я не дерьмо, а сердце свое вкладываю в материал!

Тетя Сомбати ушла. Оставила ботинки. Г-н Фицек снова сказал на прощанье:

— Целую ваши ручки. — Но когда женщина была за дверью, крикнул: — Жадная старая шлюха! Взяла себе двадцатилетнего парня…

Подмастерья снова стучали. Мартон спал и все-таки слышал разговор. «Как это так, — думал он, — когда я в другое время сплю, то не слышу, что говорят, а сейчас слышу?..»

Уже зажгли лампу. Подмастерья пели: «Хербергфатер, зажги свет!..»

Длинная песня. Пел и г-н Фицек.

…Ночью мальчику было очень плохо, хотя его и не положили на тюфяк: он остался наверху, на кровати. Отец ущипнул Пишту, когда тот заныл, что тоже хочет спать в кровати.

— Ты не болен!

— Нет, болен! — И Пишта попытался кашлять.

Когда отец ущипнул его, кашель прекратился, но мальчик заплакал.

Мерцал ночник; там, где днем на стене виднелись гирлянды, двигались крохотные человечки. Они наклонялись налево и направо. Стало душно. Язык Мартона был точно из сафьяна. Мальчик хотел заговорить, но голоса не было. С одной стороны спит мать, с другой — отец. Мартон пытался крикнуть, но не вышло, хотел дотронуться руками до матери — и этого не мог. Слезы катились, лились в горло. «Мама-мама…» — шептал он. А со стены грозили Трепше и Рапс, высовывали языки и прыгали на него.

— Ву, ву… — вырвалось из горла мальчика. — Мама…

— Что с тобой, сынок? — вздрогнула жена Фицека.

— На стене… на стене… — испуганно шептал ребенок. — Трепше, Рапс…

— Ничего там нет, на стене. Зажги лампу, Фери. Спит Трепше, спит Рапс. Спи и ты.

— Жар у ребенка. Что делать? — спросил Фицек, стоя возле лампы в рубашке и подштанниках.

— Дайте руку, — попросил Мартон мать.

Мать положила руку на его голову, и мальчик заснул. К утру Мартон еле дышал. Задыхался.

— Врача надо позвать.

— Нет, нет… не дам увезти в больницу!

…У них первого Пишту увезли врачи. Мартон не знал первого Пишту, но ему много рассказывали о нем.

— Когда ты, Мартон, родился, он на твоих крестинах стихи читал, тот Пишта, хотя ему было только два года.

…У того тоже горло болело. Позвали врача, и он попросил форинт. Потом приехала карета с колокольчиками, двое людей в форменных шапках принесли какую-то записку.

— Пишта Фицек! — крикнули они.

Первый Пишта испугался — второго Пишты тогда еще не было — и, плача, уцепился за шею матери.

— Мама, не пускайте, мамочка!.. — зарыдал он от испуга, встав в одной рубашонке на нетвердых ножках в постели.

Но те двое людей взяли мальчика у матери, завернули в грубошерстное одеяло. Ребенок, сложив ручки, умолял, чтоб не… не… хотя бы мать пошла с ним. Но не позволили.

Господин Фицек ругался, жена рыдала на улице:

— Пиштика!.. Пишта!..

К вечеру перевернули всю квартиру, унесли все вещи, и, когда принесли их обратно, очень воняло. Потом, когда Фицек с женой пошли в больницу, им сказали, что Пишта Фицек умер и его уже похоронили…

Господин Фицек тихо сказал жене, чтобы Мартон не слышал:

— Дифтерит. — И еще: — Ты будешь держать его за руки и, как бы он ни кричал, не отпустишь. Поняла?

Господин Фицек влез на акацию и сверкавшим на солнце заготовочным ножиком отсек ветку.

Мартона держали, хотя ему и в голову не приходило сопротивляться. На ветку намотали «чистую» тряпку и окунули ее в керосин, затем разжали мальчику рот и засунули тряпку с керосином в самое горло. Скребли веткой. Толкали ее, тянули. Губы Мартона и подушка стали влажными от крови. Намотали новую тряпку…

— Врача? — сказал г-н Фицек позже, когда мальчик уже бегал. — Врача? Холеру в живот!.. Я хоть и фамилию свою прилично подписать не умею, а все-таки лучше любого врача… Дай ему, Берта, ложку баглианера, а завтра может идти в детский сад. Врача? Холеру!..

ПЯТАЯ ГЛАВА. Почтеннейший читатель узнает из нее, почему невозможно единство действий империалистических держав

1