Господин Фицек

— Присядьте, господин Фицек. Подождите. Как вам объяснить?.. Видели вы уже трамвай?

— Как же! И сидел в нем.

— Очень хорошо. Ну так вот, трамвай принадлежит обществу. Верно?

— Да БГЖО.

— Прекрасно! Ну, и как вы думаете, руководители этого акционерного общества состоят все из кондукторов?

Почва ушла у Фицека из-под ног.

— Понимаю, — пробормотал он, — понимаю… — Затем вскрикнул: — Так то общество! А ваше — не общество, это принадлежит Кобраку! И кроме того, трамвайного мастера раньше не было, а сапожный был. Башмак — не трамвайный вагон.

— Что вы говорите! Так… Слышали вы когда-нибудь об оружейном заводе Круппа?

— Нет, извините, не слыхал.

— Об орудийном заводе Шкода?

— Тоже нет.

— Ну, так Крупп — это самый большой оружейный завод в Германии. Может быть, даже во всем мире. И как вы думаете, делал ли когда-нибудь Крупп собственноручно орудия? Поняли?.. Одному человеку никогда не сделать орудия. Для этого нужны деньги, мастерская, фабрика. Поняли? Орудия один человек никогда не делает.

— Но башмаки делает! Как же получил Кобрак разрешение на ремесло, если он не был сапожником?

— Кобрак заявил, что строит обувную фабрику, понимаете? Не мастерскую, а фабрику. И на это он получил разрешение. Еще чем могу служить, господин Фицек?

Фицек стоял пораженный.

— Пожалуйста, я пришел… я не хочу конкурировать. Один раз я попробовал — не вышло… Я буду чинить башмаки Кобрака… Кесарю — кесарево… словом, Кобраку… Не будем становиться друг другу поперек дороги… Словом, не надо больше обижать друг друга, не надо бороться друг с другом… Я не спорю, что лучше: фабричные ботинки или домашнего производства, не спорю… Сейчас кум Кечкеш — знаете, торговец гусями? — дал сто форинтов, и я открою починочную мастерскую на улице Луизы… Если можно было бы, прошу филиал. Ведь вы уже раз хотели дать мне… Словом, не будем обижать друг друга. Я отказываюсь… Вы в день производите четыреста пар башмаков… Словом, не обижайте меня, я буду чинить…

Директор не знал, сердиться ему или смеяться.

— Позвольте, позвольте! Во-первых, мы производим не четыреста, а четыре тысячи пар. А что касается борьбы, то все борются. Вы думаете, Кобрак не борется? Надо бороться с помещиками, чтоб дешевле было сырье, бороться надо с правительством, чтоб оно защищало фабрику от иностранной конкуренции, бороться надо с каждой обувной фабрикой, бороться надо с рабочими, чтоб их оплата не была слишком высока. Это разве не борьба? Вы думаете, жизнь Кобрака — сплошной праздник?

Господин Фицек переминался с ноги на ногу.

— Да… очень жаль, от всего сердца жалею господина Кобрака… Передайте ему…

— Что же касается филиала… Где будет ваша мастерская? На улице Луизы? — Директор подошел к висевшей на стене карте Будапешта. — Улица Луизы… Луизы… Ну нет, филиал мы там не откроем. Обижать мы никого не обижаем. Я не знаю, зачем вы пришли, господин Фицек? Мое время дорого…

Господин Фицек поклонился.

— Спасибо. Я хотел только сказать: четыре тысячи… подмастерья, десять пар… Не понимаю! Словом, дружба священна. Я хотел бы еще машины. А впрочем, все равно… Всего хорошего! Наше нижайшее! — И, желая быть вежливым, прибавил: — Счастлив был познакомиться…

И вышел.

В голове у него была полнейшая неразбериха. Он чувствовал горечь во рту. Чего-то он никак не мог понять. Громко покашливал, останавливался, бормотал, шел дальше. Снова останавливался и опять шел. Затем испуганно схватился за карман: там ли деньги? Он совсем забыл о них. Нащупал банковые билеты, решил их сосчитать — все ли — и зашел под ворота. Пересчитал три раза. Затем снова двинулся. В голове его была мешанина.

Когда он пришел домой, жена сначала подумала, что случилось большое несчастье. Он выложил на стол десять десятифоринтовых, но лицо его оставалось смущенным, тупым. Жена одним глазом следила за мужем: что будет? Но ничего не выяснила, и тогда Фицек, уставясь на деньги, проговорил:

— Весь мир — обманщики! Прими к сведению: Кобрак не сапожник и не четыреста, а четыре тысячи пар делает в день. Да… Весь мир — обманщики!

4

Они переезжали на улицу Луизы. Мартон как раз выздоравливал после кори — болезнь эту хорошо знали, врача и не подумали звать. «Держи его в тепле — и все в порядке».

Мальчик уже встал. Лицо его осунулось, только лоб и большие черные глаза оставались прежними. Тщетно пичкали его булкой с маслом — аппетита у него не было, вкуса он не чувствовал.

— Идите гулять, — обратился Фицек к Отто в день переезда. — Подышите свежим воздухом. Ты веди их, смотри за ними. Пойдите на Керепешское кладбище. Ни в коем случае не в другое место! Понял? Вечером, когда начнет смеркаться, я приду за вами. Будьте у входа…