Господин Фицек

Жена Фицека ушла еще утром, вымыла пол в мастерской и затем вместе с мужем поплелась на площадь Телеки. Там, поторговавшись, они купили за шесть форинтов огромный, как слон, шкаф, выкрашенный в синий цвет; за несколько десятков крейцеров — три шатких стула: «сядешь на него — разрыдается», и за форинт двадцать крейцеров они завладели и железной кроватью — «по крайней мере, клопы будут в одном месте». Кроме того, купили новую этажерку, чем и закончили «меблировку». Инструменты уже были, и супруги отправились за свежими снопами соломы. По улице Карфенштейн Фицек с женой шли, как возы, нагруженные соломой…

Старую, трухлявую солому вытряхнули, оба тюфяка — и тот, который лежал на кровати, и тот общий, который валялся на полу, — набили свежей.

Самостоятельный ремесленник запрягся в тележку, которую сзади толкала его супруга, урожденная Берта Редеи. Тележка скрипела, пока он ехал с улицы Бема на поле новых битв и возможностей — на улицу Луизы. «Японца больше ни о чем просить не буду, ему и улице Бема уже навсегда конец». Младенец лежал в самом укромном месте тележки. Семейство вступило в новое жилище. А остальные ребята «дышали свежим воздухом» на кладбище.

Часть вывесок перекрасили. Доминировало теперь слово «починка». «Починочная мастерская Фицека». «Только раз попробуйте…»

— Если хорошо заплатят, я возьмусь, конечно, и за новые ботинки, — проговорил Фицек, стоя в мастерской, — но особенно гоняться за ними не буду. Буду ставить набойки, подошвы, заплаты. Мы уговорились с Кобраком…

В мастерской все уже было расставлено. Медленно смеркалось. Фицек с женой, утомленные, стали в дверях и смотрели на новую улицу, на прохожих, которые изредка поглядывали на вывеску. «Сапожник. Новый сапожник», — говорили они. Любопытные ребята заглядывали в мастерскую и в виде приветствия пели известную песню, высмеивающую сапожников:

Сапожный мастер — колодка
Наклейстерена его…

Пришел домохозяин, осмотрел вещи въезжающего сапожника, увидел единственного младенца и остался доволен. Через час в густеющей темноте г-н Фицек за руку привел домой своих детей, осторожно, будто шел с грабежа. Безмолвно скрылись они за дверями мастерской.

Поели, легли, уснули.

Снова были этажерка, шкаф, колодки. Снова стояла железная печурка. Сон ребят был мягок, и на лицах у них теплилась улыбка. Когда все ребята затихли, жена шепнула лежавшему рядом мужу:

— Фери, ты все-таки ловкий человек!

Но Фери устал. Он повернулся на бок и сказал только:

— Завтра отпечатаю рекламные листки, — и уснул.

5

Отто ходил уже во второй класс городского училища. Мартон только что пошел в первый класс начальной школы. Когда отец записал его, сердце у мальчика наполнилось страхом: школа! Что там будет? Как будет? Что от него хотят? Говорят, что в школе запирают. На обед он получит чернильный суп и бумажные клецки. Ему шесть лет, и каждое утро он должен вставать в семь часов. Вот лежат его «учебник» и тетрадь, в ней он напишет буквы, а по книжке выучится читать. Что такое буквы? Как он их выучит! Наверно, это очень трудно. А учитель? «Если ты будешь непослушным, — сказал отец, — он побьет тебя». Значит, и этот побьет? Еще одно место, где будут бить.

— Учитесь, сыновья, чтобы не пришлось вам страдать, как вашему отцу. Видишь, Отто, ты окончишь городское училище, потом дальше пойдешь, барином будешь… Я ни писать, ни читать не умею, не учили меня, до двенадцати лет я гусей пас, а когда исполнилось двенадцать, мать дала мне две рубашки, двое портков, двадцать крейцеров, и отец сказал: «Пойдем, сын, будешь учеником у сапожника». Повел он меня в Ниредьхазу, и никогда больше я не жил дома, — может, раз в пять лет попадал к своим и то на один день. И я мог бы так поступить с тобой, но не хочу… Учись! Будешь помогать отцу, когда он состарится?

— Буду.

— Увидим, негодяй, увидим. А ты, Мартон?

— Помогу, папа.

— Ладно! Ладно! Сейчас все обещаете. А потом, кто знает, как дальше будет? И на улице не захотите узнать вашего бедного отца… родную мать, которая пеленала вас, ходила за вами, сгибалась в три погибели. Эх! Когда-нибудь вы еще захотите меня из земли вырыть…

Мартон готовил первый урок: м, м, м, а, ма, ма — мама, п, п, а, па, па — папа, з, и, зи — зима… «Буду помогать — подумал он, — конечно, буду помогать. Особенно маме».

…В классе при свете газовой лампы — тогда уже падал снег — он впервые читал стихотворение:

Горит заря на гребне гор.
В морозной ризе дремлет бор.
Деревья голые торчат,
Ручьи, замерзнув не журчат.
Но на дворе, резвясь с утра,
В снежки играет детвора.