Госпожа

Кайл замер, обнимая меня так крепко, что я едва могла дышать, спрятал лицо между моих грудей, а потом заснул. Я не шевелилась, чтобы не разбудить его, поэтому, когда Боссун вернулся, мы все еще лежали в обнимку.

— Ну как дела, голубки? — улыбнулся Боссун, залезая к нам под одеяло.

Я раскрыла объятия, и два тела, темное и бледное, развернулись ко мне, две руки обняли меня. Так мы и пролежали всю ночь, словно щенки в корзине, в оранжевом свете уличного фонаря, пробивавшегося в комнату через эти жуткие сломанные жалюзи. Я слушала их дыхание, сопение и стоны, и мне было больно от того, какие они юные и как недолго нам оставаться чистыми. Грязная простынь под моей голой попой намокла от спермы Кайла и моей крови. Мне показалось, что сейчас не стоит говорить им о том, что я была девственницей. Еще некоторое время я лежала без сна и как будто видела нас троих со стороны — таких невинных и таких отвратительных.

Молодой человек приподнял бровь и посмотрел на меня — растерянно, выжидающе, но при этом уверенно. В его взгляде читалось предложение, и мне нужно было всего лишь принять его. Тогда бы он трахал меня, пока за окном проносятся заснеженные, туманные вершины Альп, ложась марлевыми повязками на мое сердце. Все так просто.

— Нет, — ответила я, показывая на коридор, ведущий в вагон второго класса. — C’e…. C’e qualcuno. Я не одна.

— Allora, buonasera, signorina, — ответил он и, улыбаясь, допил свой кофе.

— Buonasera.

В одиночестве я вернулась на свое место и всю ночь смотрела в окно, пока поезд мчался в сторону Северного моря.

13

Четыре тысячи евро — недешевая цена за листок бумаги, но я не могла себе позволить дешевые варианты. Сначала я подумывала сделать американский паспорт, который делит первое место с британским в рейтинге самых полезных документов на свете, но поскольку я не была уверена, что смогу убедительно сымитировать американский акцент, то решила все-таки остаться подданной Великобритании. В Амстердам поезд прибыл утром, я чувствовала себя уставшей и разбитой, но сразу же села в метро и поехала в район Ниумаркт, где уже открылись кофе-шопы на окраине района красных фонарей. Пробравшись сквозь толпы наркоманов с красными глазами, я попытала счастья в нескольких дешевых гостиницах, пока наконец не нашла скучный, но вполне приличный номер за наличные. Приняв великолепный горячий душ, я позволила себе еще одну роскошь и проспала три часа кряду, а потом поехала к Алексу, который жил недалеко от Вондельпарка.

Живя в Париже, я была еще слишком глупа и наивна, считала, что все сойдет мне с рук, поэтому умудрилась открыть «Джентилески» на деньги, вырученные с продажи украденной картины. Картина — работы Стаббса — оказалась подделкой, и я подумала, что совесть моя чиста, но тут в моей жизни появился итальянский полицейский Рено Клере, сумевший убедить меня в том, что на самом деле он охотится за сокровищами искусства. Мы стали любовниками и в каком-то смысле даже друзьями, но потом я узнала, что он планирует сдать меня своему коллеге Ромеро да Сильве из отдела по борьбе с мафией. Раз уж я хотела играть честно, то пришлось с этим разобраться, но Рено оставил мне несколько подарков на прощание. Одним из этих подарков был Алекс, его «контакт» в Амстердаме.