Госпожа

Тогда, как, впрочем, и сейчас, Венеция была городом-миражом, солнечный свет проходил через такое количество стекла, что город сверкал, как огромное зеркало, словно образ рая на краю мира. Я много думала о том, мог ли Караваджо успеть побывать там в период между отъездом из Милана и прибытием в Рим. Какой художник упустил бы возможность посетить Венецию, как бы сильно он ни стремился к успеху и каким бы амбициозным он ни был? Уверенное заявление венецианского профессора о том, что Караваджо никогда не бывал в Венеции, опровергало более ранний труд исследователя творчества Караваджо по фамилии Беллори, утверждавшего, что художник посетил город и «получил огромное удовольствие от местной цветовой палитры, которую впоследствии часто воспроизводил». Я прожила в Венеции достаточно долго, чтобы понимать, о каких цветах идет речь, и хорошо знала этот мерцающий свет, когда светлые участки делают тени еще более контрастными. Никто не умел изображать темноту так, как Караваджо, никто не умел так играть с тенью, доводя ее до максимума и придавая своим картинам сияние, подобное вспышке молнии. Итак, в хронологии его биографии действительно существует загадочный пробел, и он действительно мог побывать в Венеции. Если я что и понимаю в доказательствах, так это то, что отсутствие доказательства того, что что-то произошло, не означает, что этого действительно не было.

Пигменты были выставлены в длинном зале, заставленном шкафами, каждый из которых был наполнен коробками с образцами и отпечатанными карточками с серийными номерами и описаниями. Одарив нависшего надо мной доцента улыбкой и надеясь, что он пригласит меня на обед, я принялась за работу. Я уже знала, что неаполитанская желтая краска была одним из трех первоначальных цветов, которые вошли в использование в 1600 году и обогатили ограниченную палитру средневековой живописи. Впервые рецепт этой краски встречается в труде Чиприано Пикольпассо в 1556 году, посвященном изготовлению керамики. Среди необходимых ингредиентов значились соль, свинец, сурьма и «взвесь» — так раньше называли осадок на дне винных бутылок. Это я одобряла. Пикольпассо сам был родом из итальянской провинции Умбрия, но бывал в Венеции, которая на тот момент являлась центром инноваций в приготовлении красок, и поэтому в его тексте присутствовала отдельная глава под названием «Краски по-венециански». В частности, упоминал он и неаполитанскую желтую, говоря о том, что микроспектральный анализ (что бы это ни означало) подтвердил использование этой краски в нескольких работах Тинторетто. Несмотря на мнение мрачного профессора, некоторые исследователи, чьи работы цитировали в изученной мной литературе, придерживались мнения, что Тинторетто оказал влияние на Караваджо, так что вполне можно было предположить, подумала я, что если он действительно побывал в Венеции, то мог не только изучить великие полотна Тинторетто, но и разобраться в технической стороне дела.

Пройдя вдоль ряда шкафов, я остановилась у секции с пастелями, решив, что если тот рисунок и правда сделал Караваджо, то он воспользовался бы пастелью, скорее всего комбинацией красного, белого и черного, то есть техникой рисунка тремя цветами, с которой французы познакомили Леонардо в Милане, где Караваджо, собственно, и обучался живописи в конце XV века. Но пастелью невозможно создать необычно резкие очертания или глубину цвета, которая была в портрете, показанном Еленой, к тому же никто не стал бы рисовать пастелью по льняному холсту. Лен сам по себе представляет собой полотно, на поверхность которого наносили некий связующий агент, своего рода клей, известный под названием гессо. Пастель использовали в основном для предварительного рисунка, так как она становилась как бы прослойкой между гессо и масляной краской и благодаря этому переставала быть заметной. Поскольку рисунок на льне так хорошо сохранился, я решила, что, кто бы ни был его автором, работал этот художник сразу маслом, что как раз было вполне в стиле широко известной техники Караваджо.

Была и еще одна важная деталь: Караваджо был беден. Несмотря на множество круглых гонораров, полученных благодаря своему таланту еще до того, как художник навлек позор на свою голову, к деньгам Караваджо относился чуть ли не с презрением. Он всегда одевался экстравагантно, но изнашивал одежду в лохмотья и, помимо нарядов, практически не имел другой собственности, кроме разве что жалкой кухонной утвари и благоговейной ненависти соперников. Путешествовал он налегке. Неаполитанская желтая наверняка стоила недешево, а вот лен, в отличие от веленевой бумаги, практически копейки. У меня начали появляться мысли о том, что, возможно, — возможно, не более того! — Еленин «рисунок» и правда нечто большее, чем байки, рассказанные под водку.

Я вполне серьезно задала доценту пару вопросов, а потом двадцать минут слушала его пылкие речи о том, как смешивались ингредиенты для красок. Когда он наконец закончил, я спросила, есть ли в их музее книга посетителей.