Я повторяла бессмысленные, непривычные слова утешения, а он глотал, рыдал и задыхался, потом я прижала его к себе и ощутила, как колотящееся сердце постепенно успокоилось. Засыпал он так долго, что я чуть не уснула сама, но когда он задышал совсем ровно, я наконец вытащила из-под него руку, быстро приняла контрастный душ и вдруг ощутила, что умираю с голода. В мини-баре нашлась крошечная пачка печенья «Бриттани», я съела ее чуть ли не с оберткой и быстро надела чистую кофту и трусики. Накрыв Тимоти одеялом, я разложила документы на полу и начала разбираться.
Судя по всему, бумаги были распределены по тематическому принципу: одни написаны на заковыристом юридическом французском, другие — на русском. Я просматривала каждую бумажку, ища хоть что-то связанное с картинами, но ничего не нашла, да и вообще плохо понимала, о чем говорится во всех этих документах. На первые две стопки у меня ушло больше двух часов. В бумагах было много документов по сделкам с недвижимостью, заявлений на выдачу визы или вида на жительство. И вот наконец в отдельной папке я обнаружила все провенансы. Оригиналы документов были на французском, русском и еще каком-то языке, то ли сербском, то ли хорватском, но везде прилагалось краткое описание на английском. Первое, что мне бросилось в глаза, — упоминание имени Казбича. Никогда толком не умела читать инициалы на кириллице. Ксерокопия провенанса на картину неизвестного мне художника, фамилия странная — сплошные «Ж» и «В», пейзаж маслом, датирован 1929 годом, приобретен из частной коллекции через галерею в Белграде в 1997-м. Сербия — как раз там и находилась галерея Казбича. Баленски купил пейзаж за пятьдесят тысяч американских долларов, а затем в течение примерно шести месяцев приобрел еще десять картин XX века, все из «частных коллекций». Все документы были аккуратно подшиты, сверху фотография картины, снизу документация. В девяностые в Сербии шла война. Творящийся во время военных действий хаос, как правило, приводит к резкому росту рынка произведений искусства. Валюта девальвируется, людям нужны наличные, чтобы уехать из страны, они готовы отдать за это все, даже семейные реликвии. Некоторые из этих картин ранее выставлялись, к отчетам прилагались ксерокопии каталогов галерей и музеев, чеки, часто написанные от руки и датированные временем создания картины. Стандартный набор бумаг, показывающий покупателю историю существования данного произведения на рынке и подтверждающий его стоимость. Значит, Казбич работает на Баленски уже много лет. Еще одно имя упоминалось очень часто: некий коллекционер, регулярно продававший картины Казбичу, по имени Дежан Разнатович. Разнатович не только продавал, но и покупал, не только работы XX века, но и русские иконы высокой стоимости, что наверняка противозаконно. Фамилию я на всякий случай для себя записала.
Но настоящий джекпот старина Казбич сорвал в начале 2000-х. Он купил для Баленски небольшой пейзаж Сезанна за двадцать миллионов, а потом где-то через полгода продал этот же пейзаж некоему Павлу Ермолову, но уже за тридцать пять миллионов. То же самое повторилось с Джакометти, а потом и с Климтом — видимо, с одной из тех картин, которые я видела у Ермолова во Франции. Значит, Баленски сбывал картины Ермолову. Два олигарха сблизились на почве искусства, а Казбич выступал их посредником? Разложив провенанс на потертом паласе отеля «Ибис», я просмотрела их по часовой стрелке, держа в руках ручку и надеясь, что сейчас найду то, что нужно. Ротко! В 2005 году Казбич продал картину Ротко Баленски, причем картина сначала попала в коллекцию некоего итальянского банка, а потом к частному коллекционеру в Белграде, тому самому Разнатовичу.
Тимоти спал беспробудным сном. Я потянулась и принялась ходить взад-вперед, хотя номер был крошечный и развернуться было негде. Так много факторов, так много вариантов…