Госпожа Бовари

Она побежала сообщить об этом госпоже Карон. Обе дамы поднялись на чердак и, прячась за развешанное для просушки белье, разместились там поудобнее, чтобы видеть все жилище Бинэ внутри.

Он был один в своей мансарде и вытачивал деревянную копию с одного из тех неописуемых изделий из слоновой кости, что похожи на башенки, сложенные из шаров и полумесяцев, — прямые, как обелиск, и не служащие никакой цели; Бинэ выделывал уже последнюю фигурку, труд близился к завершению. В мастерской, где чередовались свет и сумрак, от его станка летела светло-желтая пыль, словно сноп искр из-под копыт скакуна. Оба колеса вертелись, гудели; Бинэ улыбался, голова его была опущена, ноздри раздувались, — казалось, он испытывает то полное счастье, какое доставляет мелочная, скромная работа, занимающая ум легкопреодолимыми трудностями и успокаивающая душу окончательными осуществлениями, после которых нечего больше желать.

— Ага, вот она! — сказала госпожа Тюваш.

Но гудение станка заглушало слова. Все же дамам послышалось, что она говорит о «франках», и тетушка Тюваш шепнула:

— Она просит отсрочить взыскание недоимок.

— Кажется, что так, — ответила другая.

Они видели, как Эмма ходит взад и вперед по комнате, разглядывая по стенам салфеточные кольца, подсвечники, шары для перил, меж тем как Бинэ самодовольно поглаживает себе бороду.

— Уж не пришла ли она заказать ему что-нибудь? — спросила госпожа Тюваш.

— Но ведь он ничего не продает! — возразила соседка.

Сборщик податей что-то выслушивал, тараща глаза и ничего, по-видимому, не понимая. Она продолжала говорить нежно, словно о чем-то умоляла. Подошла к нему близко; грудь ее тяжело вздымалась; оба молчали.

— Никак она с ним заигрывает? — спросила госпожа Тюваш.

Бинэ побагровел до ушей. Она взяла его руки в свои.

— Вот до чего дошла.

Разумеется, она предлагает ему какую-нибудь гнусность, так как сборщик податей (а ведь он человек храбрый, сражался под Бауценом и под Люценом, участвовал во французской кампании и даже был представлен к ордену Почетного легиона) вдруг отшатнулся, словно при виде змеи, и вскричал:

— Сударыня! Как же это можно?

— Таких женщин следовало бы бить нагайками, — проговорила госпожа Тюваш.

— Да где же она? — воскликнула госпожа Карон.

При этих последних словах Эмма в самом деле исчезла. Увидя потом, что она проходит по Большой улице и свернула направо, по дороге к кладбищу, обе дамы потерялись в догадках…

— Тетка Роллэ, — сказала Эмма, вбежав к кормилице, — мне дурно!.. Распусти корсет.

Она упала на постель и разрыдалась. Тетка Роллэ прикрыла ее юбкой и постояла над ней. Потом, видя, что она ничего не говорит, отошла, села у прялки и стала прясть лен.

— Ах, перестаньте, — пробормотала Эмма, думая, что слышит жужжание токарного станка Бинэ.

«Что приключилось? — недоумевала кормилица. — Зачем она сюда пришла?»

А она прибежала к кормилице, гонимая каким-то ужасом из собственного дома.

Лежа на спине, без движения, с остановившимися глазами, она едва различала предметы, хотя и прилагала к этому все усилия и почти идиотскую настойчивость внимания. Она разглядывала облупленную стену, две дымящиеся головни и большого паука, бродящего у нее над головой, в трещине бревна. Наконец ей удалось собраться с мыслями. Она припоминала… Однажды с Леоном… О, как это было давно!.. Река сверкала на солнце, благоухал жасмин… Унесенная мчащимся потоком воспоминаний, она скоро восстановила в памяти и вчерашний день.

— Который час? — спросила она.

Тетка Роллэ вышла на двор, заслонила правой рукой лицо от солнца и, взглянув вверх, медленно вернулась, со словами:

— Часа три будет.

— Спасибо! Спасибо!

Он сейчас приедет. Это уж верно! Конечно, он добыл денег. Но ведь он пойдет прямо туда, он не знает, что она здесь; и она приказала кормилице скорее сходить к ней в дом и привести его.

— Скорей, пожалуйста.

— Иду, милая барыня, иду!

Теперь Эмма удивлялась, как прежде о нем не вспомнила; ведь он дал ей вчера слово, он его сдержит. Она уже воображала себя у Лере, как она выложит перед ним на конторку три банковских билета. Потом придется сочинить какую-нибудь историю, чтобы объяснить все это Бовари. Но что придумать?

Кормилица между тем все не возвращалась; но так как в избе не было часов, Эмма подумала, что преувеличивает продолжительность отсутствия. Она принялась ходить по саду, шаг за шагом; пошла по тропинке вдоль изгороди и опять поспешно повернула назад, предположив, что крестьянка могла вернуться другой дорогой. Наконец, устав от ожидания, охваченная подозрениями, которые спешила от себя оттолкнуть, не зная, бродит ли она тут целый век или всего одну минуту, она села в угол, закрыла глаза, заткнула уши. Калитка скрипнула: она вскочила; не успела она выговорить слово, как тетка Роллэ объявила:

— У вас в доме никого нет.

— Как никого?

— Так-таки никого. А барин плачет, зовет вас. Послали везде вас разыскивать.