Госпожа Бовари

Леон медленными шагами двигался вдоль стен. Никогда еще жизнь не казалась ему столь прекрасной. Сейчас придет она, очаровательная, взволнованная, оглядываясь, не следят ли за ней, — в платье с воланами, с золотым лорнетом, в тонких ботинках, со всем обаянием изящества, еще ему неведомого, со всей той прелестью, какою бывает окружена добродетель в минуту перед падением. Храм, словно исполинский будуар, раскидывался над нею, своды наклонялись, чтобы в полумраке принять исповедь ее любви; цветные стекла сияли, чтобы озарить ее лицо, и кадильницы были готовы зажечься, чтобы она явилась, как ангел, в облаках благовоний.

Она, однако, все не приходила. Он сел на стул, и глаза его упали на голубое окно с написанными на нем рыбаками, несущими из лодок корзины с рыбой. Он всматривался в витражи — долго, внимательно, считал чешуи рыб и петлицы на куртках, а мысль его блуждала в поисках Эммы.

Швейцар, стоя в стороне, возмущался про себя образом действий этого посетителя, дерзнувшего восхищаться собором в одиночестве. Ему казалось, что он ведет себя чудовищно, в некотором смысле грабит его и почти святотатствует.

Но вдруг — шуршанье шелка по плитам, край шляпы, черная пелерина… Она! Леон встал и почти бегом бросился ей навстречу.

Эмма была бледна. Шла быстро.

— Прочтите это! — сказала она, протягивая ему сложенную бумагу… — О нет! — И она резко отдернула свою руку, потом вошла в часовню Пресвятой Девы, стала на колени, опираясь на спинку стула, и погрузилась в молитву.

Молодого человека рассердила эта ханжеская причуда; потом он испытал все же некоторое очарование, видя ее в минуту любовного свидания погруженной в молитву, как андалусская Маркиза; вскоре, однако, это ему наскучило, так как ее благочестивое занятие не кончалось.

Эмма молилась или, вернее, делала усилие молиться, надеясь, что небо вдохнет в нее какое-нибудь внезапное решение; и для привлечения благодатной помощи она впивала глазами лучезарный блеск алтаря, вдыхала благоухание белых ночных фиалок, распускавшихся в высоких вазах, прислушивалась к безмолвию церкви, от которого смятение в ее сердце еще возрастало.

Наконец она поднялась с колен, и они собирались уже уходить, когда швейцар быстро подошел к ним со словами:

— Барыня, наверное, не здешняя? Барыне угодно осмотреть достопримечательности церкви?

— Да нет! — воскликнул клерк.

— А почему бы нет? — возразила она.

Ее поколебленная добродетель хваталась и за скульптуру, и за молитву, и за памятники — за все, что представлял случай.

Тогда, чтобы обозреть все «по порядку», швейцар повел их ко входу с площади, и, указав булавою на полу большой круг из черных плит, без надписи и украшений:

— Вот, — сказал он величественно, — окружность славного колокола Амбуаза. Он весил сорок тысяч фунтов. Подобного ему не было во всей Европе. Мастер, который его отливал, умер от радости…

— Пойдем дальше, — сказал Леон.

Вожатый двинулся дальше; он привел их назад, к часовне Богородицы, где всеобъемлющим жестом раскинул руки и с гордостью деревенского собственника, показывающего свой фруктовый сад, произнес:

— Под этою простою плитой покоятся останки Пьера де Брезе, владельца Варенны и Брисака, великого маршала Пуату и губернатора Нормандии, убитого при Монлери шестнадцатого июля тысяча четыреста шестьдесят пятого года.

Леон, кусая себе губы, переминался на месте.

— А этот рыцарь, направо, закованный в латы, верхом на коне, поднимающемся на дыбы, — его внук Лун де Брезе, владелец Бреваля и Моншове, граф де Малеврие, барон де Мони, камергер короля, кавалер Ордена и, подобно деду, губернатор Нормандии, скончавшийся в воскресенье двадцать третьего июля тысяча пятьсот тридцать первого года, как гласит надпись; внизу этот человек, готовый сойти в могилу, то же самое лицо. Едва ли существует, не правда ли, более совершенное изображение тленности всего земного?

Госпожа Бовари поднесла к глазам лорнет. Леон, стоя неподвижно, смотрел на нее, не пытаясь уже сопротивляться ни словом, ни движением; он терял всякое мужество перед этим двойственным союзом болтливости и равнодушия.

Вечный проводник не унимался:

— Рядом с ним плачущая на коленях женщина — его супруга, Диана де Пуатье, графиня де Брезе, герцогиня де Валентинуа, родилась в тысяча четыреста девяносто девятом году, умерла в тысяча пятьсот шестьдесят шестом году; а налево, с ребенком на руках, — Пресвятая Дева. Теперь обернитесь сюда; вот могилы Амбуаз. Оба они были кардиналами и архиепископами Руана. Этот был министром при короле Людовике XII; он сделал много добра для собора. В духовном завещании он отказал тридцать тысяч экю в пользу бедных.

Не переставая болтать, он втолкнул их в одну часовню, всю загроможденную балюстрадами, и, отодвинув некоторые из них, открыл какую-то глыбу, которая могла быть и плохо изваянной статуей.