Длинные движение его языка, бережные поглаживания пальцами, все это разжигало в девушке новый огонь, и когда наложник слегка отстранялся она ерзала, стараясь приблизиться к нему сильнее. Ремни, которые изначально мешали ей сдвинуть колени, теперь мешали ей закинуть ноги на широкие мужские плечи, чтобы подставить свою красоту его умелым губам. Впрочем, опытный гаремный мальчик быстро понял ее желание: подхватил бедра, помогая переместиться на самый край сидения и погрузил лицо в ее восхитительную сладость. Аромат и вкус земляники кружил голову девушки, а еще больше возбуждали прохладные ладони повелителя, лежащие на плечах.
Господин продолжал наблюдать за ними стоя за креслом Авалон, и небрежно играя ее грудью, поданной корсетом, как два спелы яблока на блюде. Когда девушка застонала, сильно откинувшись назад, подставляя его ласкам беззащитное горло повелитель не отказал себе в удовольствии сильно ущипнуть маленькие алые соски и прикусить трепещущую венку.
Птица пропела свою песнь, а потом жалобно захныкала, дергая ремни. По знаку повелителя наложник отстегнул тугие пряжки и был отпущен в гарем, чтобы рассказать всем, что Господин сам умывает новую игрушку, кутает в плащ и баюкает на руках, что-то нашептывая рдеющей от стыда девице.
Ему конечно не слишком поверили, но к вечеру в гарем вернулся второй парень – с изрядно выпоротой задницей и точно таким же рассказом. Он поведал, что повелитель утешил девчонку, а потом велел ей учиться наказывать провинившихся и лично выпороть не угодившего ей раба. Безликие немедля разложили его на козлах, сорвали штаны и с поклоном поднесли рабыне поднос с набором плеток, кнутов и хлыстов.
Учитывая, что поротый зад неудачника не потребовал особенного лечения, все решили, что ему повезло, ведь прежде Господин мог изукрасить наложника так, что лежать приходилось месяц, а то и два, дожидаясь пока затянутся глубокие раны. Но на всякий случай новенькую больше не обсуждали. Кто знает, на ком Господин пожелает ее учить завтра?
Выпоров наложника Авалон снова очутилась в своих покоях. Самостоятельно снять корсет она не могла, и плотная кожа казалась ей подобием строгой руке Господина на ее теле. Скинув сапожки и юбку, она отыскала кувшин с холодной водой, собираясь ополоснуться перед тем, как лечь спать, но в дверь негромко стукнули, появилась служанка с кувшином кипятка, с простыней для купания и с красивым ночным комплектом в руках.
Болтая о пустяках девушка шустро расстегнула многочисленные ремни, и Авалон застонала от удовольствия, когда расправилась примятая кожа. Пот и усталость моментально ушли смытые потоком теплой ароматизированной воды. Сухая нагретая у огня простыня легла на плечи, собирая капли воды. Ночное одеяние состояло из длинной сорочки из полупрозрачной сиреневой ткани, плотного стеганного халата, опушенного мехом и меховых же комнатных туфель, украшенных каменными бусинами и беличьими хвостами.
Тепло и красиво одетая Авалон позволила служанке расчесать ей волосы и легла в постель, согретую медной грелкой. Тело приятно расслабилось, ушла скованность, и рука сама потянулась погладить себя, словно проверяя – на самом ли деле это случилось? Она испытала наслаждение? А сумеет ли она вспомнить, как это было?
Ладонь мягко поползла вниз по тонкому шелку, а перед глазами встало сосредоточенное лицо Господина, взметнувшиеся белым пламенем волосы, длинные пальцы, ласкающие ее грудь…
Не сразу, не вдруг, но Авалон удалось найти те точки, прикосновение к которым доставляло самые приятные ощущения. Постепенно она погрузилась в себя, отыскивая тот ритм, который звучал внутри нее, вызывая тягучее как патока желание. Стук сердца ускорился, дыхание стало прерывистым и наконец пара удачных касаний позволила ей испытать «маленькую смерть». Только вкус этого удовольствия был иным – ему не хватало остроты и яркости.
Свернувшись калачиком Авалон уснула и не слышала, как бесшумно открылась дверь, впуская Господина. Мужчина подошел к укутанной в одеяло фигуре, проверил хорошо ли она укрыта, коснулся прохладной ладонью ее горячего лба, и вышел.
В комнате Повелителя как всегда горел камин, грелось на спиртовке вино. Сам Господин сидел в кресле, смотрел в огонь и размышлял о том, что вселенная несправедлива. Год назад он мечтал о смерти. Еще полгода назад его существование казалось тягостной ношей, да что там, буквально месяц прошел с его моления Горе об освобождении! А теперь… Время, отпущенное ему, вдруг понеслось с невиданной скоростью, и каждый час дарил новые восхитительные эмоции, чувства, ощущения!
Разве можно забыть, как темнеют ее глаза, когда он заглядывает в них? Как учащается ее дыхание, розовеет кожа? Он готов целовать пальцы на ее ногах, чтобы она улыбалась, но сейчас ей трудно принять его как мужчину во всей полноте. У них есть еще немного времени, совсем немного…