Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

«Затворенная в обычной парижской квартире, очень милой, но такой тесной, обреченная учить грамматику, историю, географию и лишь изредка выходившая на прогулку в сад Тюильри, я, не имея свободы ни в поступках, ни в движениях, делалась грустной, унылой, а самое главное, весьма неприятной для окружающих. Стоило мне разок подпрыгнуть, как рядом что-то непременно падало, издавая грохот, доносившийся до ушей моей матери; если я пела, если я танцевала, это приводило в смятение весь дом; когда к нам приходили с визитом, меня то и дело выпроваживали из гостиной. Антонина отличалась ангельской кротостью и в моих играх участвовать не могла. И, наконец, мой старый учитель музыки доводил меня до изнеможения бемолями и диезами и, дабы не навредить этим занятиям, не позволял мне сыграть на фортепьяно даже самую простую мелодию».[8]

Как-то раз маршал Макдональд, давний друг семьи, пришел повидать г-жу Каппель, и она пожаловалась ему на строптивость Мари. В ту же минуту старый солдат предложил сильнодействующее средство, а именно: поместить маленькую бунтовщицу в Воспитательный дом Сен-Дени, и взялся определить ее туда.

Госпожа Каппель согласилась. Заговор был сплетен за спиной той, что должна была стать его жертвой, и однажды утром мать села вместе с ней в карету, заявив, что им предстоит прогулка, но направились они в сторону Сен-Дени; карета въехала во двор королевского аббатства, ворота закрылись за ней, и г-жа Каппель представила юную Мари директрисе школы, г-же Бургуэн, которую заранее уведомил об их приезде маршал Макдональд.

Обратившись к своей новой воспитаннице, г-жа Бургуэн сказала ей как можно ласковее:

— Мадемуазель, вам суждено остаться со мной, и теперь у меня стало одной дочерью больше.

Но, вместо того чтобы ответить на это доброжелательное приветствие, Мари забилась в оконную нишу и, совершенно ошеломленная, в неподвижности застыв там, слушала, как мать перечисляет ее недостатки директрисе; список был длинный; г-жа Каппель не щадила гордости девочки, и та, со своей стороны, приняла твердое решение всеми силами противостоять акту насилия, жертвой которого она себя полагала.

Несколько ласковых материнских слов наверняка вызвали бы у девочки слезы, которые в итоге сломили бы ее волю, однако несчастье Мари Каппель заключалось в том, что ее никогда не понимали и не ценили те, кто соприкасался с ней. Ее гордыня была чересчур велика, настолько велика, что, возможно, превосходила ее достоинства. Как Сатану, ее и сгубила гордыня.

Под каким-то предлогом г-жа Каппель вышла из комнаты и решила уехать, не попрощавшись с дочерью. Мари восприняла это как проявление равнодушия со стороны матери, тогда как за этим стояло всего лишь желание баронессы избежать мучительной сцены, ибо у нее не было уверенности в том, что она сможет устоять перед слезами девочки. Мари решила, что мать бросила ее.

Из оконной ниши, где она продолжала стоять и буквально топила свое сердце в слезах, которым не давала литься из глаз присущая ей могучая воля, ее вывела и препроводила в бельевую комнату классная дама.

И там, как это положено делать с арестованными преступниками и будущими монахинями, ее раздели, сняв с нее муслиновое платьице с вышивкой, атласную шляпку, ажурные чулочки, золотистые кожаные туфельки, и взамен выдали ей закрытое черное платье, какой-то чепец, толстые черные чулки и башмаки из грубой телячьей кожи.

Когда девочка, облаченная в это новое одеяние, увидела себя в зеркале, мужество ее ослабло, а гордыня сникла; она разразилась рыданиями и стала кричать:

— Мама! Мама! Мама!

Госпожа Каппель открыла дверь, и юная Мари уже намеревалась броситься в объятия матери, но ее остановило выражение лица баронессы, силившейся придать ему строгость. Баронесса поцеловала дочь, на глазах у нее пустила слезинку, но так, будто хотела скрыть это от девочки, попрощалась с ней и ушла.

Мари с рыданиями бросилась на отведенную ей кровать, кусая простыню, чтобы заглушить собственные крики, и полагая себя самым несчастным и самым одиноким ребенком на свете.

В этот момент вместо прежней преграды в отношениях между дочерью и матерью образовалась глубокая расселина; однако такие расселины легко превращаются в бездонные пропасти.