Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Поскольку я рыдала, вместо того чтобы пользоваться разрешением бездельничать, полученным мною в честь этого первого дня, мне предложили опробовать отведенное мне фортепьяно, чтобы немного отвлечься.

Я едва не оглохла, войдя в зал, где стояло пятьдесят фортепьяно: все они звучали одновременно, создавая адскую разноголосицу из гамм, сонат, вальсов, этюдов, романсов и, каденций, исполняемых на всевозможных уровнях мастерства, так что все музыкальные жанры смешивались, контрастировали между собой и искажали друг друга. Я села за фортепьяно, но клавиши остались немы и лишь увлажнились моими слезами.

В два часа позвонили к обеду, а после обеда началась долгая перемена, проходившая в саду. Мари Домениль, изрядно устав от моей неизлечимой печали, оставила меня одну на скамейке, и я принялась размышлять о своей неволе и горевать о разлуке с отцом, Антониной, матушкой и няней Урсулой.

Одна из воспитанниц, проходя мимо, довольно громко произнесла:

— Ах, какая глупая плакса!

Эти слова вывели меня из оцепенения; я вытерла слезы и поинтересовалась у нее, неужели она не плакала так же, расставшись со своим отцом?

— Милая моя, если ты недовольна, давай, донеси на меня, — со смехом ответила она.

— Донести?.. Да вы глупая и злая.

— Что вы сказали? — насмешливым тоном переспросила она.

— То, что не станет открытием для тех, кто вас знает.

Эта воспитанница была лицемерной и ненавидимой всеми роялисткой; так что мой ответ сочли гордым, несколько несдержанным и чрезвычайно уместным. Я приобрела одну врагиню и десять подруг. Затем все снова взялись за уроки, а меня вызвали к директрисе, которая сделала мне весьма мягкое внушение и выступила с проповедью смирения, зная об отсутствии у меня этой добродетели, а точнее, о моей склонности к качеству противоположного характера.

В восемь часов вечера ужин, потом снова нескончаемая молитва, затем отход ко сну. На одной из кроватей дортуара состоялось заседание небольшого бонапартистского комитета, куда меня допустили, что принесло мне сильнейший насморк и полученное на следующий день взыскание».[9]

Начавшееся у Мари Каппель воспаление желудка, настолько серьезное, что понадобилось вмешательство медиков, предписавших ей каникулы сроком на месяц, вырвало ее, по крайней мере на время, из этой жизни, которой она противостояла с каждым днем все сильнее, вместо того чтобы приноровиться к ней. В Сен-Дени приехала г-жа Гapа́, чтобы забрать ее и увезти к себе; из двух своих теток Мари больше любила именно ее, однако этим сказано далеко не все: гордыня Мари делала ее завистливой, а эта гордыня оказывалась вдвойне уязвлена в доме г-жи Гapа́, красивой и богатой, в то время как сама девочка была бедной и довольно-таки некрасивой.

Тем не менее, по мере того как она взрослела, некрасивость эта делалась вопросом спорным, настолько живым было лицо Мари и выразительными ее черные глаза.

Вспомним те страстные чувства, какие она вызывала позднее, находясь на скамье подсудимых!