«Дорогая Мари!
Миссия, которую Вы на меня возлагаете, обращаясь ко мне с просьбой сделать для Вас то, что Вольтер сделал для Каласа, и впрямь была бы благородна, благородна тем более, что Калас, приговоренный к смерти парламентом Тулузы, был казнен, и лишь память умершего обелил Вольтер, будучи не в силах воскресить человека; Вы же, Мари, благодаря смягчающим обстоятельствам, зависли над бездной, и именно оттуда только что донесся до меня Ваш горестный вопль отчаяния.
Мари, дабы убеждать, необходима, при всем могуществе слова, убежденность того, кто говорит. Вольтер был убежден в невиновности Каласа и как раз по этой причине выиграл судебный процесс мертвого против живых. Я же мало того что не убежден в Вашей невиновности, но и, напротив, считаю Вас виновной; как же, по-Вашему, я могу быть поборником дела, в котором Бог не будет на моей стороне?
Но поймите меня правильно, Мари; хотя и не считая Вас невиновной, я полагаю, что Вы достойны прощения. Если Вам угодно позволить мне защищать Ваше дело с точки зрения самообороны — не могу подобрать другого слова, — я буду защищать его. Мы отвергнем обвинение в краже, признаемся в отравлении, и я берусь удвоить число Ваших сторонников.
Более того, начиная с завтрашнего дня я буду делать все, чтобы добиться для Вас помилования. Положение не кажется мне безнадежным; я добился уже двух помилований, это станет третьим, и ни в одном из предыдущих случаев обстоятельства не были столь же благоприятны, как в Вашем.
Уверен, что единственной помехой, с которой я столкнусь, явится Ваше родство с королевской семьей.
Что же касается сомнений, испытываемых Вами в отношении Вашего таланта, то вспомните, Мари, что я говорил Вам во время нашей последней встречи, происходившей в доме у Вашей доброй тетушки Гapа́, которая, возможно, и была к Вам несправедлива, но всегда так любила Вас. Я сказал Вам тогда: «Мари! Насколько я знаю ваш характер, ваше честолюбие, ваши притязания, ваши желания, вы станете скверной домашней хозяйкой, но вы можете стать значительной фигурой на поприще искусства, если будете развивать свои природные способности».
Я предложил Вам уехать со мной в тот же вечер. Я говорил вполне серьезно и сделал бы это, пребывая в уверенности, что поступаю так с Вами во имя Вашего счастья и, следственно, в согласии с замыслами Провидения.
Кем Вы могли бы стать — певицей, драматической актрисой, писательницей? Не знаю. Сравнялись бы Вы с Малибран, Дорваль или Жорж Санд, мне неизвестно; но вы безусловно стали бы фигурой значительной, видной, незаурядной!
Не сомневайтесь в своем писательском даре, Мари. У Вас есть талант, и большой. Ваши мемуары — сочинение женщины не только талантливой, но и мужественной.
Ну а относительно тоски, одолевающей узницу, я дам Вам один совет. Вы поэт в прозе, попробуйте стать поэтом в стихах. В стихосложении есть нечто самодовлеющее и возбуждающее, что поглощает вас целиком. Проза — искусство слишком легкое, оно не требует, чтобы ему обучались, вернее, принято считать, что оно этого не требует. В искусстве стихосложения есть нечто от других искусств, в особенности от ваяния и музыки. Проза заставит Вас не замечать, как бегут часы; поэзия — как бегут дни.
Что же касается бесполезности существования, то успокойтесь: ничто не бесполезно в том гигантском механизме, частицами которого мы являемся; начиная от Солнца, чей диаметр в тысячу двести раз больше диаметра Земли, и кончая инфузорией, едва видимой в солнечный микроскоп, все по-своему полезно в этом мире. Если Вы виновны, Ваше заточение будет для Вас искуплением; если Вы невиновны, Ваше мученичество станет поучительным примером, каждый из стонов, который Вы издадите, будет услышан Господом, каждая из строчек, которую Вы напишете, будет изучена философами; Ваша книга, если Вы напишете книгу о самом Вашем заточении, займет место рядом с книгами Сильвио Пеллико и Андриана; она станет источником пламени, озарения, некой истины, и если тело тянется к свету солнца, то душа — к сиянию ума.
Итак, виновны Вы или невиновны, мужества Вам, дорогая Мари! Продолжайте любить тех, кто любит Вас, и числите меня среди них. Если Вы не можете забыть тех, кто причинил Вам зло, для начала простите их, и в конце концов Вы перестанете их ненавидеть. Любовь — основа всего божественного, ненависть — всего адского.
— Кого вы оплакиваете? — спросили святую Терезу.
— Сатану, — ответила она.
— Но почему вы оплакиваете Сатану?
— Потому, что он более неспособен любить.
Любите, Мари! Любите всех: свидетелей, свидетельствовавших против Вас; судей, вынесших Вам приговор; злых людей, радовавшихся Вашему несчастью; тюремщиков, мучивших Вас; лицемерных монахинь, от имени смирения срывавших с Вас мирскую одежду и пытавшихся обрядить Вас в арестантское платье.
Чем больше, а главное, чем искренней Вы будете любить, тем ближе окажетесь либо к милосердию, если виновны, либо к совершенству, если невиновны!
