Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Это письмо заставило меня надолго задуматься. Да, я был убежден в ее виновности, но что такое человеческая убежденность? И что является доказательством истины? Разве истина, каждодневно борясь с верой, не терпит поражения в этой борьбе? Разве догмат не повелевает нам верить в невозможное, не вызывающее у верующих никакого сомнения? Короче говоря, я не видел, как Мари Каппель сыпала яд в стакан своего мужа; в суде прозвучали два категорических утверждения: г-н Орфила́ сказал «да», г-н Распай сказал «нет». Если бы мне надлежало поверить одному из них, я бы скорее поверил г-ну Распаю, которого признаю гением более высокого порядка, чем г-н Орфила́; к тому же я и сам в своей жизни достаточно занимался анатомией и химией, чтобы знать: насколько легко распознать мышьяк по древовидным следам, которые он оставляет в желудке умершего, но распознать при условии, что желудок исследуют в самый день смерти или на другой день после нее, настолько же трудно выделить его из внутренних органов, находящихся в состоянии разложения. «Мышьяк присутствует всюду, — заявил Распай, — и я могу извлечь его даже из кресла, на котором сидит господин председатель суда!»

К сожалению, я принимал решение, основываясь не на материальных доказательствах, а на вероятностях нравственного толка. Мари Каппель я знал, когда она была еще ребенком. Во время наших коротких встреч у меня была возможность изучить ее жесткий характер и ее нервную систему. Переходя от одной вероятности к другой, я пришел к определенному убеждению, которое, так сказать, со всех сторон пытался пошатнуть, но которое так ничто и не поколебало.

Ночь я провел, не терзаясь сомнениями, ибо, останься они у меня, их рассеяла бы новая проверка, и написал ответное письмо узнице: