Из душа лилась теплая вода, которая приятно расслабляла меня, но в то же время я чувствовала, что мной овладевает чувство беспокойства и страха. Я не сводила глаз с немецких женщин сквозь льющуюся воду и пар. Ситуация была удивительной: они вдвоем и я, парализованная, три существа из бывшего лагеря смерти. Одна из них – верховная властительница, и я, серый пепел и пыль,
Вдруг я заметила, что обе немки идут ко мне. Мандель шла первой, Брандль следовала за ней. Прежний страх полностью охватил меня. Я стояла там в ужасе и беспомощности, а они продолжали идти ко мне, окруженные густым, как туман, паром и потоками воды из душевых, голые и мокрые. Мгновение казалось вечностью. «О боже, – беспомощно прошептала я. – Что еще им от меня нужно?» А бывшая главная надзирательница Мандель из Бжезинки стояла в двух шагах от меня, мокрая, смиренная, и по ее щекам текли слезы, целые ручьи. Медленно, с большим трудом, задыхаясь, но четко, она произнесла: «Я прошу, умоляю о прощении».
Все мои старые освенцимские воспоминания вернулись: побои, месть – и исчезли в мгновение ока… Чувство великого милосердия, печали и прощения овладело моей душой. Я рыдала вместе с ними над этим загадочным людским сердцем, которое через потерю всего человеческого стало на путь покаяния и понимания. Я взяла протянутую, умоляющую руку и сказала: «От лица заключенных я прощаю». В ответ они обе упали на колени и поцеловали мои руки.
Затем вернулся охранник, и нас отвели обратно по камерам. Первой в камеру ввели Мандель, которая в последний момент повернулась, тепло и благодарно улыбнулась и произнесла вслух, четко, по-польски, одно слово:
Больше я их не видела. Через несколько дней их казнили, и я знаю, что последней казнили Мандель16
.Анна, дочь Рахваловой, позже отмечала: «После трех лет в Аушвице и десяти лет в тюрьме они наконец отпустили мою мать. Это случилось в 1956 году, когда умер Сталин»17
. Примерно в это время Станислава написала рассказ о встрече с Мандель в душевой.Рахвалова вернулась к своей семье и в конце концов умерла в октябре 1984 года в городе Жешув. С одобрения дочери рассказ Рахваловой был опубликован в польском журнале
Некоторые бывшие заключенные считали, что Рахвалова выдумала эту историю, как и многие другие лагерные истории, чтобы отвлекать их от повседневной жизни. Один из выживших вспоминает, что Рахвалова была очень милым человеком, но ей нравилось «немного приукрашивать»18
.Дочь Рахваловой не согласна с этим мнением. Анна утверждает, что многие годы после войны ее мать вообще отказывалась говорить о пережитом в Аушвице; тем более она бы не решилась восхвалять или как-то приукрашивать события.
– Она старалась избегать темы Аушвица и тюрьмы после войны, и всегда делала это полушутя: никакого мученичества!19