Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Она подчеркивает, что ее мать очень хорошо понимала реальность, и, находясь в лагере, Рахвалова считала, что на ней как на зрелой и стойкой женщине лежит ответственность за то, чтобы служить источником силы для более молодых. Она утверждает, что тот факт, что ее мать придумывала истории, чтобы развлечь и отвлечь молодых заключенных в их самые мрачные дни, ни в коей мере не уличает ее в возможной фабрикации этой истории²⁰.

– Я хочу сказать, что, когда моя мама была в Монтелюпихе, она сидела в тюрьме с, вероятно, шестью другими женщинами, которые очень ее любили, потому что она много читала и рассказывала им сказки и книги. И эти истории всегда были очень добрыми, и заканчивались они всегда очень хорошо. Это правда!²¹

Ханна Высоцкая соглашается с этим мнением:

– Однозначно, было здорово сидеть в камере с таким человеком, потому что там были женщины из всех слоев общества; молодые тем более чаще становились жертвами отчаянья. Кто-то вроде Рахваловой мог рассказывать им красивые истории, занимать и отвлекать их²².

Дочь Рахваловой утверждает: до конца жизни ее мать была уверена, что поступила правильно, простив Мандель.

Глава 99 Si non è vero

Si non è vero, è ben trovato («Если это и неправда, то хорошо придумано»)

Джордано Бруно, 1585 год, в переводе Дануты Войнар-Гурецкой¹

Насколько возможны события, описанные в рассказе о встрече Рахваловой с Марией в тюремном душе? В теории правила запрещали немецким и польским заключенным совместно посещать душевые, и пани Ядя, охранница из Монтелюпиха, позже заявила, что этого быть не могло².

Однако на практике такое иногда случалось. Ханна Высоцкая вспоминает один случай, когда ее и нескольких сокамерниц повели в баню в подвале. Когда они вошли в душевую, там уже находилось несколько немецких заключенных.

– Одна пожилая женщина, Янка Ошас, седовласая и очень красивая, начала кричать: «Мы уходим отсюда, давайте отвернемся, и не будем мыться!» Охранница была удивлена и ошеломлена, она не ожидала такого, поэтому поспешила вывести [немецких] женщин оттуда, а потом мы пошли в душ. Такое было в первый раз³.

Данута Войнар-Гурецкая, близкая подруга и Марии Жабянки, и Рахваловой, считает, что тюремные правила в отношении приговоренных к смерти были жесткими; им не позволялось вступать в какие-либо контакты с другими заключенными.

– Этот приказ выполнялся неукоснительно, под страхом суровых наказаний. Так что теоретически было совершенно невозможно, чтобы Мандель и Рахвалова могли принимать душ вместе⁴.

Однако, как позже отмечала Данута, их случай чрезвычайно заинтересовал тюремный персонал, особенно Кунду, главную надзирательницу, так что нельзя исключать какого-либо нарушения этого правила с ее стороны.

– Для нее это было бы незабываемым зрелищем, увидеть которое выпадает раз в жизни. Так что она могла пойти на такое, [рискуя] нарушить это правило, и позволить им принять душ вместе. Но это лишь мое предположение⁵.

За годы, прошедшие с момента публикации рассказа Рахваловой, появились подтверждающие эту историю свидетельства. Прочие люди помнят, что слышали тогда об этом случае, что исключает предположение о том, что Рахвалова выдумала эту историю в более поздние годы⁶.

Ханна Высоцкая в начале 1948 года подслушала разговор об этом случае группы друзей, в которую входили Рахвалова и Жаба. В 2004 году, когда она рассказывала эту историю, ее голос был напряженным и нервным.

– Я слышала, что она их простила – так или иначе, я была очень расстроена из-за этого. Думаю, она их простила, и я была очень удивлена. Значит, она [Рахвалова] говорила об этом в камере с остальными женщинами, сразу после того, как это случилось⁷.

Вполне логично, что Мандель назвала Рахвалову человеком, перед которым она хотела бы извиниться. Рахвалова была одной из самых узнаваемых узниц Аушвица и часто контактировала с Мандель в тюрьме: от встреч в коридоре до оскорблений, которые произносились через дверь каждый раз, когда Рахвалова проходила мимо камеры Мандель⁸.

Данута Мосевич-Микусова, молодая женщина, которой Рахвалова помогала в Биркенау, тоже оказалась в Монтелюпихе. Она помнит случай, когда после того, как и Рахвалову, и Мандель приговорили к смертной казни, одна из молодых надзирательниц подошла к Рахваловой и сказала: «Слушай, Рахвалова, ты знаешь немецкий, а здесь есть немецкие женщины, и я не могу с ними общаться». Тогда Рахвалову отвели в их камеру, и когда она увидела Мандель, то поприветствовала ее теми же словами, которыми Мандель обращалась к женщинам в лагере: «дерьмо», «грязная свинья» и «грязный унитаз»⁹.

Данута рассказала, что, когда Рахвалова вернулась в камеру, она начала плакать, потому что ей было очень стыдно за свое поведение. Она говорила: «Я приговорена к смерти. Она приговорена к смерти, так что перед лицом смерти я не должна была так себя вести, ведь я – верующая католичка»¹⁰.