Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Запах. Именно запах поразил Марию в первую очередь: он напоминал запах перезрелых шкур в комнате отцовского дома, где выделывалась кожа, или в отхожем месте в жаркий летний день, только с пугающей примесью дыма и горелого мяса. От этого запаха некуда было деться: он был всюду, его невозможно было игнорировать.

В женском лагере не было ни воды, ни канализации. Мусор и человеческие отходы валялись повсюду, разлагаясь там, где упали. В небе не летали птицы, словно какое-то чутье заставляло их избегать этого места². Под землей стоял пугающий и непрекращающийся гул, похожий на шум в ушах, зловещий и неослабевающий³. Земля представляла собой болотную жижу, источавшую миазмы испражнений, ходить по которой нормально было невозможно⁴.

Когда ветер менял направление, чад сожженных человеческих тел мешал дышать. Глаза начинали гореть, во рту появлялся страшный, специфический привкус дыма⁵.

Бывшая заключенная Марго Ветровцова вспоминала, что в день ее прибытия «все казалось мне безумной смесью опустошенной сельской местности и холодного ада, смешанного с невиданным цирком»⁶. Заключенные женщины бродили в лохмотьях в невообразимых сочетаниях, и лишь изредка она видела женщин в обычной полосатой униформе, которая выглядела «почти благопристойно» на фоне лохмотьев. «Изредка появлялась красивая женщина, в шелковых колготках, дамских туфлях на каблуках, в розовом платье с оборками, с красивыми локонами и чистая. Это была работница лагеря»⁷.

Антонина Козубек была переведена в Аушвиц в той же группе, что и Мандель. Она и остальные видели тела, оставшиеся после резни в подлагере Буды, выброшенные на помост как «черное месиво»⁸, и были потрясены условиями содержания. «Бараки, в которые нас поселили, были тусклыми, поскольку там не было света. В Равенсбрюке было очень чисто, поэтому мы не могли привыкнуть к грязи и блохам в бараке»⁹. Мария вторила потрясению остальных надзирательниц.

Условия были невыносимыми, и мне пришлось только покачать головой, – как такое возможно! – учитывая, что я привыкла к чистоте в лагере Равенсбрюк. Я не верила своим глазам: ужасные условия! Там ютилось около 7000 женщин, в состоянии такого истощения и апатии, что им было наплевать на жизнь, демонстративно, и в результате весь лагерь представлял собой одну огромную выгребную яму¹⁰.

Здесь не было канализации, и ходить приходилось по болотистой земле, проваливаясь до колен – почва была глинистой, и человек проваливался в землю и едва мог выбраться, в блоках не было дверей, поэтому они были мокрыми и грязными, и повсюду ощущалась катастрофическая нехватка воды. По всему периметру блоков и снаружи валялись трупы.

Немецкий врач, содержавшийся в лагере, Элла Лингенс-Райнер, описывала канавы у лагерной улицы, полные грязи, мисок и остатков еды, которые использовались в качестве туалета. «Женщинам часто приходилось вылизывать свою еду из мисок, как собакам. Единственный источник воды находился непосредственно рядом с уборными, и этой же струей воды, толщиной в палец, приходилось смывать экскременты. Женщины стояли, пили и пытались унести с собой воду в какой-нибудь емкости, в то время как их товарки по несчастью облегчались прямо рядом с ними»¹¹.

Во время своего ознакомительного тура по лагерю к Марии подошли несколько немецких женщин.

Их разместили в деревянном бараке без окон. У входа стояли две молодые девушки, больные. Их ступни были отморожены, ноги черные до щиколоток. Я расстроилась и хотела отвести их в больницу [Ревьер]. Они отказались идти туда и желали умереть прямо на месте. [Они сказали], что в больнице еще хуже. В отделении лежали очень больные люди, бедные отчаявшиеся души, которые на коленях просили меня не оставлять их одних и помочь им¹².